Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 55
тюль и черное шелковое трико. Шейка и ручки были обнажены, волосы завиты и черными перьями выступали вперед надо лбом. Ее позы были полны грации, маленькие, затянутые в черное пальчики ног мелькали с невероятной быстротой.
Однако не было причины не танцевать и всем остальным. Миссис Ратиньоль танцевать не могла, поэтому она с удовольствием согласилась играть для других. Играла она очень хорошо, четко соблюдая ритм вальса и придавая выразительность мелодии, что всех по-настоящему воодушевляло. Она постоянно играла – ради детей, говорила она, поскольку они с мужем оба считали музыку хорошим способом сделать дом более радостным и притягательным.
Танцевали все, кроме близняшек, которых невозможно было убедить разделиться на то короткое время, когда одна или другая будет кружиться по залу в объятиях мужчины. Они могли бы танцевать друг с другом, но это не пришло им в голову.
Наконец детей отослали спать. Некоторые безропотно подчинились, другие визжали и протестовали, когда их потащили из зала. Им и так разрешили оставаться до мороженого, что, естественно, обозначало предел человеческого снисхождения.
Мороженое подавалось вместе с тортом, который разложили на тарелках, чередуя куски разного цвета. Мороженое приготовили и заморозили днем на кухне две негритянки под присмотром Виктора. Оно было объявлено удавшимся и было бы великолепным, если бы в нем было немного меньше ванили и немного больше сахара, если бы оно было чуть-чуть похолоднее и если бы еще можно было удалить из него соль. Виктор был горд успехом и продолжал рекомендовать мороженое, до чрезмерности настойчиво предлагая всем его отведать.
Миссис Понтелье, после того как дважды потанцевала со своим мужем, один раз с Робертом и один раз с мистером Ратиньолем, высоким и худым человеком, который во время танца качался, как тростник, вышла из зала и, пройдя по галерее, устроилась на низком подоконнике, откуда ей было видно все, что происходило в зале, одновременно она могла видеть и залив.
На востоке разгоралось легкое зарево. Всходила луна, и ее таинственное свечение отражалось миллионами светящихся точек в беспокойной воде.
– Хотите послушать, как играет мадемуазель Рейц? – Роберт вышел на крыльцо, где сидела миссис Понтелье.
Конечно, Эдна хотела послушать мадемуазель Рейц, но опасалась, что уговаривать ту сыграть бесполезно.
– Я попрошу ее, – сказал Роберт. – Скажу, что вы хотите услышать ее игру. Вы ей симпатичны. Она придет.
Он повернулся и торопливо направился к одному из дальних коттеджей, где расхаживала, шаркая, мадемуазель Рейц. Она перетаскивала кресло из комнаты на крыльцо и обратно, временами возмущаясь плачем младенца, которого няня в соседнем коттедже уговаривала заснуть. Это была неприятная маленькая женщина, уже не молодая. Она ссорилась со всеми подряд в силу напористого характера и склонности попирать права других. Роберт без особых усилий уговорил ее прийти.
Они вошли вместе в зал во время перерыва в танцах. Мадемуазель Рейц слегка поклонилась, скованно и высокомерно. Некрасивая, с худым, увядшим лицом, с горящими глазами, она отличалась полным отсутствием вкуса в одежде и одевалась в черные кружевные платья, а к волосам с одной стороны прикалывала пучок искусственных фиалок.
– Спросите миссис Понтелье, что бы она хотела, чтобы я сыграла, – попросила она Роберта.
Пока Роберт ходил с этим вопросом к Эдне, остававшейся у окна, мадемуазель Рейц сидела совершенно неподвижно перед фортепиано, не касаясь клавиш.
Приход пианистки вызвал всеобщее удивление и настоящую радость. В зале царил дух умиротворения и ожидания. Эдна почувствовала себя чуточку смущенной оттого, что именно она стала причиной прихода сюда этой властной маленькой женщины. Она не смеет предлагать что-то и умоляет мадемуазель Рейц полагаться на себя в своих предпочтениях. Эдна, как она сама о себе говорила, очень любила музыку. Хорошо исполненные мелодии вызывали в ее голове самые разные образы. Ей нравилось сидеть по утрам в комнате, когда миссис Ратиньоль упражнялась в игре на фортепиано. Одну пьесу, которую часто играла Адель, Эдна назвала «Одиночество». Это была короткая грустная мелодия. Пьеса называлась как-то по-другому, но Эдна дала ей свое название. Когда она слышала ее, то в воображении возникал образ мужчины, стоящего у одинокой скалы рядом с морем. Он был наг и пребывал в состоянии безнадежной обреченности, глядя вдаль на птицу, улетающую от него прочь.
Другая пьеса вызывала у Эдны образ молодой женщины, облаченной в платье с высокой талией времен Империи, идущей танцующей походкой по длинной улице, с обеих сторон которой высились высокие изгороди. Еще одна напоминала ей детей за игрой, а какая-то – скромную женщину, поглаживающую кота.
При первых же аккордах музыки по спине миссис Понтелье побежали мурашки. Она не первый раз слышала сольную игру. Но возможно, это был первый раз, когда она была готова, возможно, это был первый случай, когда все существо Эдны было способно воспринять музыкальную тему.
Она ожидала появления явственных картин, которые, как она думала, предстанут в ее воображении. Однако ждала напрасно.
Эдна не почувствовала ни одиночества, ни надежды, ни желания, ни отчаяния. Самые глубоко запрятанные страсти поднялись в ее душе; раскачивая ее, они хлестали ее, как морские волны. Эдна дрожала, она была потрясена, слезы слепили ее.
Мадемуазель Рейц закончила играть. Она встала, церемонно поклонилась и вышла, не останавливаясь, чтобы услышать слова благодарности или аплодисменты. Проходя по галерее, она потрепала Эдну по плечу:
– Ну, как вам понравилась моя игра?
Миссис Понтелье была не в силах говорить. Она судорожно сжала руку пианистки.
Мадемуазель Рейц поняла волнение Эдны и даже ее слезы. Она снова потрепала ее по плечу и сказала:
– Вы единственная, ради которой стоило играть. Все остальные? А-а! – И ушла шаркающей походкой, бочком направляясь вдоль галереи к своей комнате.
Однако мадемуазель Рейц ошибалась насчет «всех остальных». Ее игра вызвала бурю восторгов. «Какая страстность!» «Какая артистка!» «Я всегда говорю, что никто не может играть Шопена так, как мадемуазель Рейц!» «Эта последняя прелюдия! BonDieu![20] Она потрясает человека!»
Близилась ночь, и всеобщее мнение склонялось к тому, чтобы разойтись по коттеджам. Но кто-то – возможно, это был Роберт – подумал о том, чтобы искупаться в этот таинственный час под этой таинственной луной.
Глава X
Как бы там ни было, Роберт предложил, и никто не выразил другого мнения. Все были готовы следовать за ним, когда он пошел впереди. Он, однако, не возглавил шествие, а только направил, а сам отстал и шел вместе с влюбленными, которые не скрывали своего настроения продолжать в прежнем ключе и держались обособленно. Роберт шел между ними, из вредности или из простого озорства – было непонятно даже ему самому.
Супруги
Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 55
