тонкий плисовый плед. Такой же точно плед Маша за копейки как-то приобрела в одном известном мебельном магазине, но дома он не прижился, и тогда Гуров с удовольствием устлал им дно багажника.
– Для такого известного и наверняка небедного парня, как Леонид Семенович, слишком уж спартанские условия для отдыха, – заметил Гуров.
– Долги и депрессия, – напомнил Стас. – Не до комфорта было.
Но Гурова диван уже не интересовал. Он искал совсем другое. И увидел за креслом кожаный коричневый портфель. Он открыл его и вытащил растрепанный ежедневник в темно-синей кожаной обложке. Его открывали и закрывали так часто, что переплет держался на соплях, а края листов приобрели желтоватый цвет и постепенно скручивались. Чернухин имел привычку записывать не только номера телефонов и имена, но каждый свой шаг, однако делал это с использованием одному ему понятной системы знаков.
– «Иль бег строй Мясницкая», – прочитал Стас, заглянув в ежедневник. «Мар Ив руб». «12 завтра у каната». Екалэмэнэ…
Гуров шагнул к журнальному столику, потом снова заглянул в ежедневник.
– Почерк сверяете, – понял Петренко.
– Именно так, – подтвердил Гуров. – Разумеется, никаких выводов делать нельзя, все решит экспертиза, но иногда подделку видно невооруженным глазом… Черт, не в этот раз. Оба образца схожи между собой.
Стас взял у него из рук ежедневник, всмотрелся в написанное в нем и сравнил с почерком в записке.
– Записку, кажется, писал он, Лева.
– Вижу.
– И все это теперь нужно будет расшифровывать, – наставительно произнес Стас, указывая на ежедневник.
Гуров поднял голову.
– Ты позвонил? Почему наших так долго нет?
– Вот-вот будут. Поехали другой дорогой, решив, что так будет короче, а водитель только недавно работает и без навигатора шагу ступить не может.
– Тогда не будем терять время.
Квартиру осмотрели быстро, но тщательно. Выводы участкового подтвердились: Чернухин явно проживал в квартире один, никаких следов присутствия другого человека не нашлось. Зато обнаружилась-таки еда, которую принесла Мирошникова.
– Съездим сегодня к ней, послушаем, что скажет, – бросил Гуров Стасу.
В дверь позвонили. Участковый дернулся, ожидая команды открыть дверь, но Крячко остановил его.
– По времени должны быть наши, – сказал он. – Я открою.
Судебно-медицинский эксперт определил время смерти. Оказалось, что она наступила примерно в полночь прошлой ночью.
– Сейчас одиннадцать часов утра. Значит, будем считать, что он скончался примерно одиннадцать часов назад. Смерть предположительно наступила от удара ножом в область сердца. Насчет версии самоубийства ничего сказать не могу – не моя это компетенция.
– Подождем результатов вскрытия, что же делать… – сказал Гуров.
– Вот-вот, подождем, – заключил эксперт. – Постараюсь не задерживаться с этим делом.
Гуров вышел на кухню, подошел к Стасу, который стоял поодаль, но слышал слова, сказанные экспертом.
– То есть ты, получается, мог быть последним, кто видел Чернухина в живых? – спросил Стас у Гурова.
– Мог бы, если только после меня он ни с кем не встречался. Но как я уже сказал в кабинете у Орлова, я не заметил в поведении Чернухина ничего подозрительного. Он был расстроен? Наверное, да. Подавлен? Скорее всего. Но не думаю, чтобы публичная порка заставила его заколоть себя.
Чуть позже им удалось пообщаться с соседкой Чернухина. С той самой, которая помнила Чернухина совсем ребенком и была знакома с его покойной матерью. Глубоко пожилая женщина по имени Светлана Борисовна оказалась весьма словоохотливой и сразу же объяснилась: она не имеет привычки подслушивать и подглядывать за соседями, просто во всем виноваты тонкие стены. У нее были больные ноги, поэтому она пригласила Гурова и Крячко к себе домой, в такую же махонькую квартирку, как и у Чернухина, только с «зеркальным» расположением.
– Дом блочный, а через швы любой чих слышно, – объяснила она. – Да и квартирки у нас тут маленькие. Звукам извне негде разгуляться, вот и знаем, когда соседи с работы приходят. Леня вернулся где-то часов в одиннадцать ночи, я уже спать собиралась, но решила чаю выпить перед сном. И тут слышу, что в общем коридоре, куда выходят все двери квартир в нашем крыле, кто-то бродит. Как бы нормально идет, но вроде бы неравномерно, понимаете?
– Прекрасно понимаем, – кивнул Гуров. – Будто бы спотыкается, да?
– Точно. Ну вот я и выглянула, чтобы посмотреть. А то мало ли, человеку плохо или несет что-то тяжелое. Может, помощь нужна. А это Леня был. Усталый такой, но улыбнулся, поздоровался. Я сказала, что у меня чайник горячий, вдруг захочет составить компанию? Отказался. Махнул рукой, и все. А я ведь с его мамой так частенько вечерами болтала. Ну вот, он пошел к себе, а я к себе. Но, знаете, он, кажется, все-таки позже куда-то уходил, но потом вернулся, потому что дверь хлопнула дважды.
– Как он выглядел, когда вы вышли на звук шагов?
Светлана Борисовна задумалась.
– Ну как? Усталый. Замученный.
– А почему вы решили, что это именно Чернухин позже покидал свою квартиру?
– А по звуку, – скромно улыбнулась соседка. – У каждой двери свой «голос», не замечали?
– Хм, – улыбнулся Стас. – Вы правы, каждая звучит по-своему.
– А еще у нас тут больше некому так поздно гулять-то, – добавила Светлана Борисовна. – В крыле три квартиры: моя, Ленина и Дубровиных, которые практически круглый год живут на даче. Они мне ключи оставляют, вроде бы как запасные. Когда возвращаются, то я ключи им возвращаю. Сейчас они у меня. Вот так-то.
– Да вы просто мисс Марпл, – Гуров старательно изобразил восхищение.
– Агату Кристи очень люблю. Но мой муж работал в КГБ, – опустила взгляд Светлана Борисовна. – Когда вышел на пенсию, то иногда рассказывал о своей работе. Разумеется, далеко не все, а то, что можно. Он всегда говорил, что если тебе что-то кажется странным или подозрительным, то на всякий случай лучше бы запомнить все детали. Даже если впоследствии это никому не понадобится.
Крячко тронул Гурова за плечо.
– А у него была подруга? – спросил Гуров. – Может, новая спутница жизни. Ваш сосед переехал сюда один?
– Да, один. И жил один, – погрустнела соседка. – Я помню его жену, Люду. Красивая, очень красивая. В начале девяностых стала фотомоделью. По ней было видно, что она не из простых смертных. Вышагивала так, что мужики шеи сворачивали. Потом, когда мама Лени умерла, он иногда бывал здесь. То привозил какие-то вещи, то забирал. Рассказывал, что у них с Людой родился сын, что они теперь забыли про отдых, потом он пошел в первый класс, а они снова не успели отдохнуть. Я по образованию психолог, хоть и работала по специальности совсем недолго, но могу сказать абсолютно точно, что когда он вспоминал семью, то делал это беззаботно. Понимаете, о чем я? Не было у него там каких-то серьезных проблем. А примерно три месяца назад я увидела его выходящим из машины около подъезда. И это был совсем другой человек. Раздавленный какой-то. Замученный, словно невыспавшийся. Я спрашиваю: «Надолго?», а он мне: «Не знаю, теть Свет. Время покажет». Разумеется, я его спрашивать больше ни о чем не стала. И так все поняла.
– И что же вы поняли?
– Расставание не красит человека. Это только кажется, что вот она – свобода или воля. Как хотите называйте. По ночам все равно неволю нет-нет да и вспомнишь. Это потом, когда все осознается и принимаются новые решения, становится полегче, но далеко не всем. Я застала Леню в тот период, когда он был в депрессии
