твою работу вместо тебя, и тебе можно спокойно сосать капиталистические члены дальше. Однажды немецкий рабочий класс сковырнет вас налипшую на ботинки грязь и встанет рядом с нами на пути в светлое будущее.
— Светлое будущее будет строить ГУЛАГ? — поднял он на меня бровь.
— Пропаганда нужна для того, чтобы кормить ею народ и врагов, — авторитетно заявил я. — А ты, Вилли, потребляешь свою сам, иначе я не могу объяснить никчемность твоих мозгов. Кстати! — в голову пришла идея, и я повернулся к Герхарту. — Как ты относишься к тому, что когда обо мне напишут в учебниках истории, ты в них станешь маленькой строчкой, которая пыталась украсть мое говно?
— Почту за честь, — фыркнул руководитель разведки.
Время до прибытия Андрея Андреевича тянулось долго, и я начал всерьез опасаться, что у меня закончатся оскорбления. Чисто по-человечески нехорошо, конечно, но Герхард сам в отсутствии человечности расписался давным-давно, когда шестерил на нацистов, а «Вилли» ничего кроме презрения не вызывает, как и положено капиталистической марионетке. А на душе-то как приятно — наконец-то получил возможность излить все, что накипело в душе за две жизни в кольце врагов.
Наш «катехон» вошел в помещение как ему и положено — с непроницаемым лицом, задранным соразмерно геополитической мощи Советского Союза подбородком и портфелем. Оценив состояние немцев, он весело мне подмигнул, уселся во главе стола и зарылся в портфель, начав закреплять успех на прекрасном немецком:
— Двадцать две минуты назад границу ФРГ и ГДР пересек Фридрих Юнге. Вам, господа, это имя должно быть знакомо.
Вилли не смог сдержать гневного взгляда на недобитого нациста, а Герхард перешел в нападение:
— По какому праву вы похитили моего референта?
— Уверяю вас, господин Вессель, — спокойно ответил Громыко, извлекая из портфеля папочку. — Господина Юнге никто не похищал. Просто он верой и правдой служил ШТАЗИ долгие годы и заслужил спокойную старость.
Удар был страшен, но пропотевшие немцы постарались сохранить остатки лица. Развязав тесемки, Андрей Андреевич выложил козырь:
— Это — фотокопия приказа, подписанного рукой господина Весселя, — подвинул листочек немцам. — Узнаете, господин Вессель?
— Подделка, — отмахнулся тот.
— Это неконструктивно, — мягко пожурил его Громыко. — Отрицание лишь обострит случившийся благодаря вам кризис, господин Вессель.
— Что вы предлагаете, господин Громыко? — спросил канцлер.
— Совершенно ничего, — улыбнулся Андрей Андреевич. — Но мы с радостью выслушаем ваши предложения.
* * *
Отличное по всем параметрам утро портило только разбитое состояние. Будь ты хоть трижды попаданец с полным ртом читов, выспаться за сорок минут невозможно. Стоило ли оно того? Конечно же да! Был ли я полезен после прихода Громыко и начала совсем другого разговора? Конечно же нет! Но как уйти, если на твоих глазах «катехон» показывает мастер-класс по аккуратному прогибу проштрафившихся и готовых в любой момент сорваться с крючка (скандалы дело такое — поржет народ пару недель и забудет) врагов? Будь дело только в провале операции, они бы и сорвались, но утекший на нормальную половину Германии референт руководителя разведки — это ТАКОЙ залёт, что отмыться будет архисложно, вплоть до отставки всего правительства во главе с канцлером. Вилли нам на своем посту полезен — у него тоже референт-штазист рядышком, и об этом никто не догадывается. Однако канцлер — это не глава БНД, и информированность как его, так и его референтов гораздо ниже, чем у Герхарта и его сотрудников. Перегнули — немцы бы и на публичный скандал с отставкой пошли бы, но Громыко работать умеет не мне, сирому, чета.
Итоги переговоров замечательные. В первую очередь, конечно, обмен сидящими в наших и немецких тюрьмах агентами по крайне редкому и выгодному курсу — один к пяти. Из этих пяти двое — ШТАЗИсты, потому что союзникам ради этого пришлось «спалить» невероятно ценного агента. Всего мы отдадим двенадцать ФРГшных упырей. С нетерпением ждем прибытия наших товарищей домой. По во-о-т такенному соцпакету каждому за образцовое держание языка за зубами в гестаповских застенках!
Вторая хорошая «плюшка» — увеличение моего личного эфирного времени в местном телеке с двадцати минут до полутора часов. Трепаться я люблю! «Плюшка» третья — экономическая, в виде разблокировки ряда сделок по закупке производственных мощностей. Заблокировали их чисто из вредности — ничего санкционного в список не входит.
«Плюшка» четвертая очень хорошо сочетается со второй, потому что Герхарту все-таки придется уйти на пенсию, а я расскажу всему ФРГ, чем именно промышляет их разведка на налоги честных немецких граждан. И дома про это тоже расскажу. И Джима попрошу рассказать — там, за океаном. Ну а в Азии вообще — на всех «политинформациях» зачитают! Снимать своего согласного на это спецслужбиста — хрен такого снимешь, потому что поставили из Вашингтона — Вилли будет под предлогом «поставившей под угрозу Олимпиаду провокации». Планирует политических очков на этом срубить, надо полагать, но жестоко заблуждается — за полтора часа в местном телеке я обнулю всё, что у него есть.
— Україна буде вільною!!! — ворвался в окно повергший меня в оторопь крик.
Я что, в свой мир обратно вернулся? Странно, номер и сидящий на кровати у противоположной стены «шестой» не изменились.
— Геть москалів!!!
Нет, я, конечно, знал, что ублюдочных нацистов до конца не перебили, но что это?
— К окну не подходи, — считал мои намерения Шестой.
Не будет же он меня силой оттаскивать? А, нет, оттаскивает.
— Товарищ Шестой, я могу сломать вам пальцы, — взялся я за перехватившую мою грудь ладонь.
— Можешь, — признал он. — Но не сломаешь.
— Не сломаю, — признал я в ответ. — Давайте вы меня заслоните, а я аккуратно выгляну?
— Слава Україні!!!
— Героям слава!!!
Нифига себе, я думал эта кричалка — новодел.
— Пять секунд, — отпустив меня, обозначил лимит Шестой и подошел к окну.
Выглянув из-за его плеча, я увидел группу из пары десятков человек, окруженных полицаями. Рядом нашлись журналисты и толпа интернациональных зевак. Это что, полностью законная, согласованная фрицами акция?
— КГБ убило моего отца, героя Украины Степана Бандеру! — размахивая руками, ревел какой-то чувак в шароварах и вышиванке.
— Який щирый хохол тут у нас, — умилился я.
Критерий простой — если украинец проникся хуторским национализмом, он неизбежно мутирует в хохла.
— Сын Бандеры, — сложил два и два Шестой. — Андрей. Гражданин Канады.
— Интересно, он сам
