Книга Взаперти - Лора Кейли

Да и связываться с полицией никак не хотелось.

– Это не я, – вдруг сказала Хосефа, – не я.

– Ничего нет, – сказал Полянский, ещё раз осмотрев всё вокруг.

– У меня нет ножей, – повторила она.

– Послушайте, мисс, – наклонился к ней доктор, – мы обязаны сообщить об этом начальнику поезда. На следующей станции сюда придут полицейские, возможно, и медики, и тогда…

Он знал, на что давить. Не хотел он никакой полиции, и это было ясно.

– …и тогда вас заберут в отделение, – продолжал он, – и будут допрашивать несколько часов.

Я посмотрел на Хосефу – губы её, и без того бледные, отдавали теперь синевой, руки дрожали, казалось, она еле дышала, если вообще могла дышать.

– Может, притормозить? – наклонился я к нему. – Вы как-то перегибаете.

– Хотите в следующий раз найти её труп? – сказал он сквозь зубы. – Или труп кого-то ещё?

Он был прав. Надо было её дожимать.

– Вам нужны неприятности с законом, мисс? Вы слышите меня, Хосефа? Вас снимут с поезда, если вы не отдадите нам нож.

– Это был кто-то другой! – вдруг закричала она и рухнула на подушку.

Этот крик был последним, на что у несчастной хватило сил. Она уткнулась в подушку и задрожала всем телом в нарастающем тихом плаче. Полянский тем временем по второму разу осматривал её купе.

– Кто-то ранил меня, – бормотала Хосефа, – кто-то порезал мне руку, это не я, не я…

– На вас напали? – переспросил доктор.

Хосефа подняла заплаканное лицо и еле заметно кивнула.

– И как он выглядел?

Хосефа пожала плечами.

– Какой рост, возраст, какие-то приметы?

– Я его не видела, – сказала она, – я решила прилечь, а проснулась от резкой боли. Я чувствовала нож, как он впился мне в руку…

– Куда он ушёл? – спросил я.

– Не знаю, – мотала она головой.

– Вы и не взглянули на него?

– Мне было больно и страшно, – истерично шептала она. – Я зажмурилась, а когда открыла глаза, никого уже не было рядом. И моя рука, – она дотронулась до пластыря, – рука сильно болела.

– Неудивительно, – сказал доктор, – дайте посмотреть вашу руку.

Он отклеил один пластырь, потом второй, ещё раз посмотрел на порезы, потом заклеил и вышел за дверь.

А я всё сидел возле Хосефы и всматривался в её лицо. По нему пробежала нервная дрожь. Где же я тебя видел? Может, в городе? Среди прохожих или зрителей в зале? Кто же ты…

Полянский стоял в коридоре, напротив открытой двери, и смотрел в мчащийся горизонт.

Я дождался, пока девушка закроет глаза, и накрыл её одеялом.

– Вы же понимаете, что это бред? – шепнул я Полянскому, прикрыв за собой дверь.

– Не уверен, – сказал он.

– Мы же не собираемся постоянно её караулить?

– Я – точно нет, – сказал он, а сам прислушивался к тому, что было за дверью.

Я тоже слушал и не понимал, когда равнодушие к человеку сменяется треклятой заботой. На какое-то время я даже забыл, куда ехал сам.

Поезд мчался сквозь ветер и редкие хлопья снега, они оседали на окнах и таяли в тот же миг. В вагоне как-то резко похолодало.

– Откуда здесь столько снега? Так всегда на пути в Нью-Дем? Я никогда там не был.

– Горы недалеко, – указал на хребты Полянский. Они уже почти утопали в подступающей темноте.

Как сказал нам проводник, которого мы встретили, только выйдя в тамбур, тело Генриха Салливана (так звали несчастного с отёком Квинке) довезут до следующей станции, что будет через два часа, а там отдадут полицейским.

Из-за темени и поднимавшейся бури ничего не было видно. Я понятия не имел, где мы сейчас.

– Итак, – посмотрел я на задумчивую физиономию доктора, – кто-то из пассажиров убийца?

– Если бы он был убийцей, – доктор зажёг сигарету, – мисс Суарес была бы уже мертва.

– Но кто-то же на неё покушался.

– Да, но не сейчас.

– Вы хотите сказать…

– Я ещё по первому порезу заметил, – Полянский причмокнул дымящейся сигаретой, – но думал, мне показалось.

– Показалось что?

– Этим порезам порядка трёх часов, – сказал он, выпустив дым мне в лицо.

– Как тогда вы не заметили второй порез раньше, если он там уже был?

– Он был под другим рукавом, – сказал Полянский. – Мне не пришло в голову раздеть её догола.

– Значит, вы полагаете…

– Она уже села на поезд с этими порезами, – причмокнул он ещё раз.

– Кто-то напал на неё на вокзале?

– Может, она оттого и бежала, – пожал он плечами, – откуда мне знать.

Мне хотелось спросить, от чего бежал он, но я промолчал.

– Вполне может быть, – согласился я, – и как думаете, он, этот кто-то, тоже сел в поезд? Я имею в виду, он может быть здесь, среди нас?

– А кто его знает, – затушил он окурок. – Я бы не лез в это дело.

И я не хотел в него лезть, но всё же, – я посмотрел на Полянского.

– Мне кажется, это что-то психическое. Вы же видели её взгляд?

– Кстати, – он повернулся ко мне, – по поводу её взгляда, вы тоже заметили, да?

– Заметил что?

– У неё там, на плече, выше пореза, хороший след от укола.

– Вы уверены?

– Поверьте, я знаю, как выглядят такие следы – небольшая красная точка и ещё не пожелтевший синяк. Так и делают такие уколы – с размаху, боясь не успеть.

– Не успеть что?

– Не знаю, – ухмыльнулся Полянский. – Что первое приходит вам в голову?

– Так что же, она наркоманка? И укололась, и порезалась сама?

– Может, и так, – всматривался он в окно. – Может, и так. По крайней мере, давайте надеяться на лучшее.

– По-вашему, лучшее – это ехать в соседнем купе с сумасшедшей, которая режет себя?

– А, по-вашему, лучше быть в одном поезде с психом, который режет других? – смотрел на меня Полянский.

Я не знал, что было лучше. Чёрт возьми, в этом поезде всё было не так.

– Значит, мою гипотезу, что мистера Салливана отравили, вы не примете тоже?

– С момента, когда он положил себе первую вилку омлета в рот, – задумчиво прищурился Полянский, будто вычисляя, – и после того, как упал, прошло примерно пять минут.

– Вы что, считали?

– Я сказал примерно…

– Значит, возможно?

– Смотря какой яд.

Мы оба молчали. Полянский смотрел в окно, я смотрел на него, пытаясь понять, не видел ли я его раньше.

– Отличные часы, – вдруг сказал он.

Я взглянул на свою руку – часы, что всё это время были выше запястья и прикрывались рукавом, спали, показавшись из-за рукава