края деревни.
– Как бизнес? – спросила я хозяина нашего пансиона.
Лицо Кристоса, всегда сияющее навстречу постояльцу, мгновенно приняло печальное выражение. Повернувшись спиной к переполненному дому, где мы, кстати, свою комнату бронировали с января, он покрутил в воздухе руками и вздохнул:
– Ни шатко ни валко.
– Кристос, – рассмеялась я, – мне иногда кажется, что вы, греки, дурите всю Европу.
Кристос приглашающе махнул рукой, и мы сели за белый столик под виноградной лозой.
– Понимаешь, – сказал он, разливая нам по стаканчикам холодную рецину, – есть две Греции. Дере-венская Греция и городская.
Сам Кристос горожанин. на деньги, которые он зарабатывает летом, его дочка зимой учится в балет-ной школе. Седая шевелюра, очки на решительном носу, а руки, которые лежат сейчас на столе прямо перед моими глазами, – загорелые крепкие руки крестьянина.
Мы потягивали вино, которое отдавало сосновыми иголками, и рассуждали о том, что деревня живет летним трудом, об урожае оливок, о сложностях с визой, которые мешают потоку русских туристов, о вол-нениях в Египте, которые неплохо отразились на местном туризме.
С мая по октябрь все побережье превращается в большой отель, который потребляет оливковое масло, вино, арбузы, кукурузу, труд и время.
А зимой деревушка пустеет, даже покушать не найти. Все переселяются в города.
И занимаются политикой. новые гранты выбивают.
Хитроумные греки.
Выбрали мы эту деревушку за близость к Афону.Низкая гряда, похожая на линию кардиограммы, тянется до середины горизонта и вырастает внезапно в огромную гору. Нас от нее отделяет узкий залив, и при ясном свете видны серые наросты монастырей, белые снежные пятна на вершине и даже причал.
Тетенек, как известно, туда не пускают. Я, как верная Пенелопа, несколько дней жду, сидя на балконе, и вглядываюсь в резкие черты Афона, словно пытаюсь разглядеть, где там, какими тропами идет мой паломник.
В деревушке даже сложилась специальная туристическая услуга: дамский коллектив сажают на кате-рок и обвозят вокруг Афона, причем довольно близко, так что, говорят, видно, как рыбачат на берегу монахи.
Но как-то меня эта идея не прельстила: что-то в ней мне показалось сильно экскурсионное. Мне тем более и с берега хорошо видно. А муж вернется – расскажет.
Глава 2
Гроза
Расположилась на балконе, как в театральной ложе.
Бушует синее море. Волны высотой с человеческий рост, и даже самые отчаянные смельчаки вылезли из воды. Деревушка стихает, и удары прибоя звучат, как колокол: «Бум! Бум!»
Темнеет быстро, горизонт сначала становится сиреневым, потом темно-синим, а сейчас небо окрасилось в яркий чернильный цвет. Где-то далеко за гори-зонтом шуршит гром. Звезд нет совсем. Контуры Афона размылись в синеве, но вдруг, прямо над вершиной, сверкает золотой зигзаг молнии, вся гора освещается на мгновенье и снова гаснет во тьме.
Глава 3
Зонтик
Купила пляжный зонтик.
Сразу поняла, что самой мне его не собрать: одну трубочку следует каким-то образом впихнуть в другую, раскрыть до упора и чем-то щелкнуть. И все это вместе ввинтить в песок, да так, чтобы завтра не пришлось по-купать следующий, типа сериала «Унесенные ветром».
Есть проверенный способ: ни один мужчина не может усидеть, когда на его глазах беспомощная тетенька ковыряется с техникой. Пусть даже с зонтиком.
Приволоклась на пляж. Наметанным взглядом окинула диспозицию и уверенно выбрала место между круглолицым славянином с усиками, как у Швейка, и поджарым немцем в клетчатых трусах.
Распаковала зонт и неуверенно ткнула одной частью в другую. Славянин отложил книгу. Немец приподнялся на локте. Нажала кнопочку, и пестрое полотнище раскрылось, накрыв меня с головой. Клетчатый сел. Славянин расправил усы.
Я ввинтила ножку в золотистый песок. И мы все трое разочарованно раскинулись на песке.
Следующим утром зонтик устанавливал англичанин с седыми бакенбардами и трубкой в белоснежных зубах. Никогда еще отсутствие брюк на мужчине не приводило меня в такую оторопь. Вбив зонтик в песок одним ударом, он покачал головой, как бы заранее отвергая благодарность, и снова спрятался за газетой.
Интересно, кстати, у каждого своя методика.
Молодой серб, оставив загоравшую рядом с ним даму, которую немного портила сутулость, – все остальное, впрочем, только украшало, – сначала раз-винтил всю конструкцию, собрал ее заново и только потом прихлопнул зонтик по макушке.
А вот грек, который подхватил зонтик, когда тот уже совсем было скатился в море, – стройный и чернокудрый грек, только будто соскочивший с амфоры, небрежно воткнул его в песок, поймал второй раз и засмеялся:
– Это становится работой!
Короче, сериал и правда пора было снимать, но под названием «Дружба народов». Картина: в центре кадра я, с беспомощно разве-денными руками, а рядом со мной, в жанре ускоренной киносъемки, сменяются мужчины, вкручивая в песок этот дурацкий зонтик.
А ведь придется возиться с ним, чтобы прикрывать белое тело от солнца, пока не загорю. Или пока, наконец, не приедет муж.
Представьте: он появится на пляже, держа на плече, как пику, уже знакомый всем зонтик в голубой цветочек. Словно Нил Армстронг, вбивающий флагшток в лунную пыль, он вставит в золотой песок стройную зонтичью ножку.
Оглядится по сторонам, надвинув на лоб кепарик. И мы побежим купаться.
Глава 4
Славянский базар
В этой части Эллады не знают, что они банкроты. Бывшая бедная рыбацкая деревушка вся, до последней халупы, сдается летним туристам. Двухэтажные пансионы плотно прижаты друг к дружке и к узкому золотому пляжу. Во двориках, которые примыкают к старым домишкам, помещаются дерево и стул. Инжир или грецкий орех, достигнув плоской крыши, сгибается так низко, что старушка в черном платке, которая мирно дремлет у крылечка, может, вдруг встрепенувшись, дотянуться до плода рукой и сорвать его, не вставая.
Греческие власти отменили визы для сербов. Во-сточных европейцев здесь и всегда было много, ведь от Будапешта, например, до Салоник ехать на машине не больше шести часов. Гостиницу с витыми лесенками и круговыми террасами, которая располагалась на самом краю деревни, я переименовала в «Славянский базар».
Полные женщины с белыми полосками на красных распаренных телах, мужчины с мясистыми носами и золотыми крестами на толстых цепочках: Боже-на, Яна, Барбара гомонят, варят в широких кастрюлях макароны, сушат детские майки, а Бранко со всего раз маху вонзает нож в полосатый арбузный бок. На картонном щите у входа в таверну неуверенными печатными буквами начертано: «Свинский ша-шлык». Столики уперлись ногами в траву. Кувшин с вином, мягкие скользкие маслины, мелкая рыбешка. Медленно поворачивается на вертеле бараний бок. На запах подтягиваются собаки. Я их подкармливаю – Разбойника, Рыжего и мамашу. Поделив пространство вокруг столика, они занимают
