Он пожал плечами.
— Юпитер, почему вы продолжали с ней отношения после того, как она предпочла вам отца?
Он молча покачал головой:
— Я не знаю.
В первый раз с момента, как мы сели за стол, он посмотрел мне в глаза.
— Может, любил? — произнес он с вопросительной интонацией, будто спрашивая меня, в этом ли причина.
— Вы убили Хло? — спросила я тихо.
— Не отвечайте на вопрос! — почти закричала Валери. — Нам нет необходимости знать ответ.
Существует две категории адвокатов: одни хотят знать правду, другие желают оставаться в неведении по поводу деяний подзащитного. Мне пришлось побывать в обеих ипостасях. Иногда знание того, что клиент виновен, может серьезно повлиять на ход дела. Адвокат не имеет права склонять к лжесвидетельству. Поэтому, если я знаю, что мой клиент совершил преступление, я не могу позволить ему заявить на суде, что он невиновен. Я никогда не задавала таким клиентам этот вопрос. Не хотела, чтобы они лгали мне, или чтобы признавали вину, таким образом ограничивая свои возможности. Тем не менее, были некоторые случаи, подобно этому, когда я желала знать правду. Валери определенно принадлежала к другой категории: она была адвокатом, который считает, что клиент всегда виновен, и поэтому не хотела, чтобы об этом говорили вслух.
— Выйдите, Валери, — тихо сказала я.
— Простите? — в ее голосе звучала явная неприязнь.
— Если вы не хотите слышать ответ на этот вопрос, выйдите.
— Я не выйду! Я собираюсь позвонить мистеру Вассерману, как только…
— Я не убивал ее, — громко и решительно перебил Юпитер. — Я любил ее. Я никогда бы не смог причинить ей боль.
Мы все помолчали некоторое время, затем я наклонилась вперед и положила ладонь на его руку:
— У меня последний вопрос, Юпитер. Вы с Хло больше не употребляли наркотики?
Он бросил быстрый взгляд на Валери:
— Нет. Мы больше этого не делали.
Юпитер Джонс оказался плохим лжецом.
Мы не разговаривали с Валери, пока складывали сумки, прощались с Юпитером и ждали охранников, чтобы они вывели нас из комнаты свиданий. Эл взглянул на меня только один раз, в ответ я округлила глаза. Когда мы наконец вышли в холл, я обернулась к Валери, чтобы поделиться с ней своими соображениями и большим опытом, и обнаружила, что смотрю на ее обтянутую Диором спину, удалявшуюся к туалету. Я последовала за ней — по крайней мере, там она точно не избежит хорошей головомойки, которую заслужила. Зайдя в туалет, я услышала, как ее рвет в кабинке. Тут же к горлу опять подкатила тошнота, я хлопнула дверью соседней кабинки и склонилась над унитазом, отчаянно стараясь ни к чему не прикасаться, пока из меня выходят остатки завтрака. Одному богу известно, какие ужасные микробы таятся в туалете окружной тюрьмы.
Когда я вышла, то увидела, что она промывает рот средством для полоскания из маленькой бутылочки. Я моргнула, пораженная тем, что существуют люди, настолько хорошо подготовленные к подобным неожиданностям. Она протянула мне бутылочку, и я улыбнулась, благодаря ее за неожиданную щедрость. А готова была назвать ее бесчувственной тупицей.
— Боже, терпеть этого не могу, — произнесла она.
— Я тоже. Как сказала бы моя пятилетняя дочь, гадко до ужаса.
— То есть у вас не первый? Не могу понять, почему это называют утренней тошнотой. Это круглосуточная тошнота! Я беременна всего восемь недель, и честное слово, дольше не выдержу. А у вас какой срок?
Беременна? Она что, с ума сошла? Я не беременна, тут и речи быть не может.
— Я просто съела несвежую рыбу.
— Ой, простите. Я просто подумала… Не то, чтобы вы казались беременной… Я хочу сказать, что вы…
Она замолчала, так и не выговорив это слово. Толстая.
Я взглянула в зеркало. Конечно, я полновата, но не до такой степени, чтобы казаться беременной. Но вопрос, от которого я уходила целый день, который не позволила задать Питеру, теперь неизбежно всплыл. Беременна ли я?
Я напрягла память, пытаясь вспомнить, когда мы с Питером в последний раз занимались любовью. Двое детей, изнуряющая работа Питера и мои жалкие попытки сделать карьеру в перерыве между транспортировкой детей в школу и к друзьям сделали нашу сексуальную жизнь не такой энергичной, как прежде. Не поймите меня неправильно — мы и сейчас выкраиваем время друг для друга, но не так часто, и это не так запоминается, как в бездетной молодости. Вдруг я вспомнила ужин в итальянском ресторанчике неподалеку от дома, бутылку кьянти и пустую упаковку презервативов.
— Поздравляю, — сказала я.
Валери улыбнулась и приложила руку к животу:
— Спасибо. Надеюсь, вам полегчает.
— Я тоже надеюсь, — я снова посмотрела в зеркало.
У меня округлилось лицо? Появились прыщи? Я поправилась в талии? Я незаметно пощупала грудь. Она ноет? Я поморщилась. Да, ноет. Тут живот опять скрутило, но теперь это была не тошнота.
Глава 5
— Нам нужен дом побольше, — сказала я Питеру.
Мы сидели на кухне и раскладывали продукты.
— Зачем? Ребятам неплохо в одной комнате. Восемь пачек макарон с сыром?
Я скорчила гримасу.
— Ненавижу ходить с ними в магазин! Каждый раз они набивают тележку всякой ерундой! — Я потрясла пачкой вегетарианских чипсов. — А вот эту дрянь я вообще запретила покупать!
— Она хуже этого? — Питер держал в руке упаковку йогуртов, к каждому прилагалось цветное драже в пакетике из фольги. — Йогурт не всегда бывает полезным.
Я швырнула в него рулоном бумажных полотенец.
— Перестань. Не нравится, что я покупаю, ходи в магазин сам. И попробуй сам убедить детей, что изюм в соевом шоколаде — это лакомство.
Он улыбнулся, но мне улыбаться совсем не хотелось.
— Нам нужен дом побольше, — снова произнесла я и вышла, оставив его распаковывать остальное.
Я отправилась в гостиную, где дети с открытыми ртами смотрели телевизор, посадила Исаака себе на колени и ткнулась носом ему в шею. Он рассеянно поцеловал меня и больно вонзил свои маленькие ножки мне в бедро. Я поморщилась и закрыла глаза. Так устала. А ведь пообещала Элу, что после обеда мы будем опрашивать свидетелей по делу Джонса. Я отыграла себе свободный от родительских забот день, съездив рано утром с детьми в магазин, пока Питер сладко посапывал под одеялом. Обычно по субботам он вставал не поздно, так что был у меня в долгу.
Я подремала несколько секунд, затем заставила себя подняться с дивана, сбросив Исаака на пол к сестре.
— Мама! — позвал он.
— Что, зайка?
— Ты мой самый лучший друг.
Я легонько пихнула его носком в попку:
