— Евочка, солнышко ты мое крымское, как же я тебя люблю! — пробормотала я, и некоторое время была недоступна для окружающей действительности.
Насытившись, я отхлебнула пивка, икнула и уставилась на Евдокию слегка осоловевшими глазами:
— Так о чем это мы?
— Мы о моем женихе, о Хоботе. Удалось что узнать, Жень? — закидывая горсть фисташек в рот, напомнила Дуська.
— Ха! Или ты меня плохо знаешь? — Я принялась копаться в шортиках в поисках фотографии. — Черт! Да где же она? Неужели потеряла?!
Евдокия с интересом наблюдала за моими манипуляциями.
— Интересно, чего это ты в штанах могла потерять? — хрюкнула она. — Может, во время бега по причалу выпала? Ищи лучше, а то, не ровен час, теплоход придется вертать взад. Без этой детальки разве ж жизнь?
— Ха-ха! — передразнила я сестру. — Вот она, нашла!
— Ну, слава тебе господи! — с облегчением вздохнула вредина и даже перекрестилась.
Бросив парочку молний в сторону ехидной Дуськи, я все же протянула ей фотографию, похищенную на яхте.
— Это Хобот? — спросила она, вглядываясь в снимок. — Господи, опять этот запах!
Дуська поднесла фотографию к носу и поморщилась:
— На «Красную Москву» похоже. Сколько, говоришь, духи эти стоят?
— Баксов четыреста, — я пожала плечами.
— Я б такие и за рубль не купила. Слушай, а Хобот-то ничего себе дядька. Мой любимый размерчик! Смотри: плешивенький, невысокий, животик… Прямо специально под меня! А симпатичный-то, а, Жень? Все, я согласна! — шмякнула по столу рукой Дуська.
— А? — подпрыгнула я от неожиданности. — На что ты согласна, Дусь?
— Замуж за Хобота!
— Вот и славно! Осталось только его уговорить!
— Ерунда, — махнула рукой сестрица, — он просто не догадывается, сколько счастья ему привалит вместе со мной.
Честно говоря, я сильно сомневалась в этом, зная нрав сестрички, но спорить не решилась: привалит так привалит, ему же хуже!
— Между прочим, его Гера зовут. Он за-фрах-то-вал, — я по слогам произнесла умное слово, чтобы Дуська его хорошенько запомнила, — яхту на десять дней. Сегодня ночуют в Ялте, а завтра рано утром отправляются в Новый Свет.
— И все это ты узнала за какие-то пятнадцать-двадцать минут? — подозрительно покосилась на меня Евдокия. — Не иначе, капитана совратила.
— Не было там капитана. Вся команда в городе! — Я обиженно насупилась. — Я с негром говорила. Он мне все и доложил.
— Негр, говоришь? И что, симпатичный?
— Ой, Дуська, ты все-таки озабоченная. Тебе точно замуж пора! — подвела я итог и направилась на корму. Во-первых, интересно наблюдать за бурунчиками, а во-вторых, если и случится приступ морской болезни, чтоб не испачкать палубу. В скором времени Евдокия присоединилась ко мне, и мы, весело болтая ни о чем, благополучно прибыли в Судак уже под покровом ночи.
Ах, эти южные ночи! Как же они волнуют молодую кровь! Так или примерно так воскликнул бы какой-нибудь классик вроде Гоголя. Темнота, россыпь звезд на черном небе, нежный шелест волн и стрекот цикад. Даже воздух напитан ароматом романтической любви! Я хоть и замужняя дама, но и мне было как-то неспокойно: хотелось большого и чистого чувства, благородного рыцаря и чего-нибудь еще не менее романтичного. Хорошо бы здесь Ромка оказался! Вспомнив про мужа, я засуетилась:
— Дусь, а Дусь, мне же сегодня звонить надо было! Почему ты не напомнила?
— А? — Евдокия перевела на меня томный взгляд.
Мама моя, как же ее колбасит! Гормоны так и скачут! Махнув на сестренку рукой, я тешила связаться с супругом завтра с утра. Едва я донесла многострадальную голову до подушки, как моментально провалилась в глубокий сон. С этого момента меня перестали интересовать яхты, Хоботы, Штифты, собственный муж и Дуськины гормоны.
* * *
Утро выдалось суетливым и чересчур хлопотным. Я решила не будить многострадальную сестричку, а в гордом одиночестве отправиться на рынок и по дороге заглянуть на почту, чтобы сделать контрольный звонок мужу.
— Слушаю! — сонным голосом просипел Алексеев.
— Ромочка, любимый, здравствуй! — сладким голосом пропела я в трубку.
— Ну? — не очень-то любезно отозвался супруг.
Я растерялась:
— Как это — ну? Ты меня не узнал, Ром? Это же я, Женька! Между прочим, жена твоя.
— Моя жена, девушка, — строго сказал Ромка, — должна была позвонить вчера вечером! А в это время она еще спит. Поэтому мой вам совет, девушка, перестаньте заниматься телефонным терроризмом. Я вот сейчас разбужу старшего следователя, и мало вам не покажется!
Здорово! Видать, и Вовка там обитает! Отрываются, стало быть, по полной программе.
— Я тебе сейчас устрою терроризм, придурок! Значит, собрал дружков своих, пользуясь тем, что жена на юге, и развратничаете?! Чему ты учишь нашу собаку?! Ну, погоди! — возмутилась я.
— Ой, Женька! Привет! Это и правда ты? — Алексеев окончательно проснулся. — А я думал, кто-то прикалывается! Тут Венька вчера такое учудил! Кстати, а почему ты вчера не позвонила?
Ну, началось! Лучше бы он спал, ей-богу.
— Так мы с Дуськой вчера в Ялту ездили — совершенно честно призналась я, — поздно приехали. Я думала, что ты уже спишь, вот и… Ром, слушай, а ты не мог бы Вовку разбудить, а? У меня к нему дело есть.
На том конце провода повисла напряженная тишина. Я просто видела, как Алексеев медленно краснеет, потом бледнеет… Сейчас орать начнет.
— Домой! — рявкнул муж. (Пожалуйста, а я что говорила?) — Немедленно! Где Дуська? Где эта подлая душа?! Обещала! Клялась! Божилась!
Я вытянула в сторону руку, в которой Ромкиным голосом верещала трубка. Потом что-то упало, и наступила зловещая тишина. Неужто Ромашка чувств лишился?!
— Ульянов слушает, — официальным голосом проговорила трубка.
— Привет, — мысленно перекрестившись, бодро приветствовала я следователя.
— Ромка сказал, что у тебя дело какое-то опять? Выкладывай.
— Вов, помнишь, ты говорил, что преступление легче предупредить, чем раскрыть? Ну, вот я и…
— Понятно, — вздохнул Владимир Ильич, — что на этот раз? Утопленник?
— Типун тебе на язык! Что ты! Я только предупреждаю, а не раскрываю, я ж тебе сказала!
— Короче, Склихосовский! — поторопил Вовка.
Я зажмурилась и выпалила:
— Ты не мог бы узнать, кто такой Хобот, Штифт и Бизон? Только это не у нас, а в Питере.
Минута молчания. Я понимала, что в следователе сейчас происходит жестокая борьба. Чувство долга взяло вверх.
— Ты можешь позвонить мне вечером, часиков в семь?
