домой пойдем. Не холодно, – добавил он, замечая Настины сомнения.
Было действительно не очень холодно, даже удивительно для этого времени года. Настя оглянулась, вокруг было пусто.
– Такое часто бывает? – спросила она.
– Бывает, – пожал плечами мальчик и повторил: – Нормально. Она уже скоро.
Его брат смотрел куда-то вниз.
Настя вздохнула. Протянула полупустую коробку (девочки отложили немного себе) старшему.
– И брата накорми, ладно?
Он взял коробку, ничего не сказав.
Настя пошла к припаркованной в другом квартале машине.
* * *
– С ними немного скучно. – Дима проучился в школе почти три и полгода года. Рассказывает об одноклассниках. – Они хуже решают. Всё. И читают. И дольше. Я тоже читаю по слогам. Но я читаю, по слогам, а они, не все, вообще не читают.
– Ну не всем же быть умными, как ты.
Дима радостно гудит.
– Но вы общаетесь? На переменах, на прогулках?
Анастасия Александровна уже четвертый год зовет его для чая. И спрашивает о делах. Они сидят после дня и учебы в ее комнате. На диване ее и других женщин. На подоконнике так же сидят игрушки, только не на диване. Иногда тесты и записи, а иногда просто сидят. Мягкий слоненок с комками, желтый солдатик без груди, юла как юла, кубики. Кубики иногда пирамидкой, но сейчас нет. Просто лежат одной из сторон вверх.
– Они сами. Я не знаю, о чем с ними. Говорить. – Дима с виноватцей улыбается и смотрит исподлобья.
– Ты очень славно улыбаешься! Ты знаешь?
Анастасия Александровна не отводит взгляд. Она всегда смотрит. И Диме кажется, что она смотрит до́бро. Он смотрит на Анастасию Александровну так же. Он хочет так()же.
– А как дома? По-прежнему?
– Нет. Вчера Леша закрыл в шкафу.
– Тебя закрыл?
Угу, угу. Там еще вещи всякие куча.
– Ужас какой!
– А Юля обзывает. К ней приходили подружки. Они сидели в комнате, как эта, только не такая и больше. И там нет дивана и чая. Я прошел мимо. И они посмотрели. Вообще я зашел, чтобы мне сказали… потому что мне сказали, мама сказала мне зайти и попросить посуду для стирки… и вот я зашел для стирки, а там они. Смотрели на меня и на Юлю. Тогда она сказала, смотрите, это мой брат дебил. Не так. Брат. Дебил. Вот так. И они смеялись.
– Господи. А мама с папой? Неужели они ничего не делают?
– Они почему-то не знают.
– Ты им не рассказываешь?
– Я им говорю, но они нет. Не знают. Мама говорит мне не придумывать. А я не придумываю. Я просто рисую. И гулять люблю.
Дима замечал, что папа часто даже не отвечает ему. А если отвечает, то отвечает строго. Когда Дима сидел в шкафу, когда брат запер Диму в шкафу, он услышал голос мамы оттуда. Он заплакал и позвал ее. Громко позвал ее тогда. Сначала было тихо, потом мама просто сказала: Леша. Возьми брата и идите ужинать. Потом брат сказал: Потом продолжим, маленький тупой говнюк.
– С вами хорошо. – Дима снова смотрит на Анастасию Александровну виновато. Будто было нельзя, чтобы с ней ему было хорошо.
– Ох, дорогой. – Теперь она на него смотрит грустно. – Как я желаю, чтобы всё было не так. – Она гладит Диму по голове. – Как тебе идет галстук! Уже легко завязываешь?
– Да. Уже завяжу две минуты.
Родители одевают его хорошо. Брюки, рубашка, туфли. Дорогие, новые, разные. Рубашки чаще белые. Раньше было и не только это. Много всего было, что не это. Родители вставляли ему платок в карман. Но у Димы не получалось складывать его. А еще некоторые ребята выдергивали платок из кармана, бегали, бросали. И тогда платок становился плохим, и Дима плохим, и мама ругалась. Иногда еще жилетки, но в жилетке вообще-то жарко. Так вот, родители всё равно одевают его хорошо.
Говорят, что он представляет семью. Еще перед первым классом, когда выбирали одежду для школы, он увидел в магазине галстук. Яркий, на резинках. Мама ему купила! Потом были и другие. А потом Анастасия Александровна подарила ему на день рождения галстук!
Настояяяяящий. Сказала она, как носят настоящие мужчины. Который нужно завязывать. И показала как.
Он тренировался сначала с ней. Приносил в школу и перед первым уроком завязывал. Анастасия Александровна специально приходила раньше и помогала. Потом научился сам и завязывал дома. Он носил этот галстук каждый день. Черный, он подходил ко всем.
– Дима, я хотела тебе сказать. – Анастасия Александровна становится серьезной.
– Ч-что? – Диме уже говорили, что хотят что-то сказать, перед тем как что-то сказать. Он помнит, что хорошее тогда не говорят. Для хорошего не нужно говорить, чтобы что-то сказать.
– Я увольняюсь. Я увольняюсь, а тебя будет вести Наталья Григорьевна, моя коллега. Заниматься с тобой, встречаться, давать задания, так же как я.
Увольняетесь?! Страшная, жуткая Наталья Григорьевна? Костлявая, с шариками на руках и ногах? И шеей! Увольняется, Анастасия Александровна увольняется?! Как?!
– Вот так, Дима. – Анастасии Александровне вроде тоже грустно. – Я выхожу замуж. Но ты не переживай, мы будем видеться. Я буду к тебе приезжать, договорились? – Она берет мальчика за плечи.
– За-амуж? – Димины глаза начинает жечь, щеки тянет книзу.
– Да, за-муж, то есть у меня будет муж. Но я буду приезжать. К тебе, к воспитателям, мы так же будем видеться, хорошо?
Мир Димы, который в последние годы становился четче, обретал контур смысла, стал размываться. Размывается комната, текут шкафы и обои, Дима чувствует, как они текут по щекам. Мир взрывается мутной жидкостью, застлавшей глаза.
– Вы меня не бросите? – сквозь гул глубоко в ушах он слышит свои же всхлипы. За ними же слышатся ответы Анастасии Александровны о том, что не бросит, ну что ты, конечно, нет, не придумывай и, пожалуйста, не плачь.
……………
………
….
02
Настя отъехала от обочины. Узкие улочки окраины днем не были загружены и спокойно пропустили, не сжимаясь своей перистальтикой, не задерживая в пробках.
Лучше бы сжимались и задерживали, потому что Настя не знала, куда ехать. Никуда не было нужно, дел не было никаких. Что-то вроде бы было. Но нет, больше никаких, больше уже ничего. В школу к этой класснухе Кристины, Жабе Леонидовне? Нет, нахрен пусть идет. Не сегодня. Не в обиду Кристине, конечно, дай бог, чтоб ей не попало. Но нет. Ж. Л. же весь день испортит, всю душу вымотает – вытащит, обслюнявит, бросит – жить не захочется. Как только Крис ее выносит, бедная девочка.
А лучше бы делала так,
