противно здесь, в этом лесу, в этом мире, в этой одежде, и я иду на лёжку.
Видимо, сегодня мой день, мне везёт. Пролежал я несколько минут, успокоился, и появилась как раз подходящая цель. Едет колонна, но не грузовики, а повозки, каждую две лошади тащат. Не русские телеги, а закрытые сверху тентами, как фургоны. И одна останавливается прямо напротив меня. Мне как раз хочется стрелять по стоящему человеку, а не по идущему. Немцы прохаживаются вокруг, разговаривают, не торопятся. А вот и тот, кто мне нужен. Кажется, это не офицер, а унтер. У него не винтовка, а автомат. Или, точнее, пистолет-пулемёт. И он как раз на моей стороне дороги, закурил, ко мне спиной повернулся. Я обрадовался — не ожидал, что так удачно сложится, и плавно жму спуск. Кажется, я попал, куда и целился, в середину спины.
Я думал, немцы залягут. Но нет — наставили винтовки во все стороны, не поняли, откуда я стрелял. Двое даже в другую сторону от дороги целятся. Или поняли, просто не исключают, что мы по разные стороны дороги затаились? Большинство, с десяток, смотрят примерно туда, где я нахожусь. И вдруг — какая-то команда, и немцы довольно резво бегут к лесу, ко мне!
Думать некогда, я просто стреляю в того, в кого целиться удобнее. Попал, но куда-то в район тазобедренного сустава. Немец начинает громко вопить, на него оглядываются. А я ещё раз стреляю, благо, затвор передёргивать не надо. На этот раз попал в живот, но, кажется, не в середину, а в район печени. И тут немцы залегли, но не все, трое просто остановились, смотрят, кажется, на меня. Я выстрелил ещё раз, и на этот раз промазал. Возможно, потому, что уже думал о бегстве. И сразу после выстрела побежал.
Хорошо, что я путь наметил заранее. Видимо, я паникую, потому что голова отказывается думать. Просто бегу именно по той траектории, что вчера наметил. И я даже не ожидал от себя такой скорости — как в молодости бегу! Но приходится сбавить скорость, задыхаться начал. Перехожу на быстрый шаг, зато стараюсь не шуметь. Потом снова бегу, но не очень быстро, трусцой.
До корзины я добежал, и дальше уже иду неспешно, грибы ищу. Только вот отдышался, наверно, минут через десять. Я даже не уверен, что немцы стали меня преследовать по лесу. А если нас здесь с десяток? Заманим в лес, и перебьём всех.
До деревни уже метров пятьсот оставалось, а всего она в пяти километрах от дороги. Они не бежали, а шли, но быстрым шагом. Не сзади, а справа подошли. Офицер, только кобура у него, вероятно, с пистолетом, и унтер — а вот у этого пистолет-пулемёт. На меня он его и наставил. Но офицер слегка отвёл ствол, и заговорил по-русски, хоть и с сильным акцентом, но уверенно:
— Вы местный житель?
Я даже растерялся, не сразу ответил. Вроде, простой вопрос оказался для меня сложным.
— И да и нет. Я здесь живу, вон там деревня, недалеко. Но я здесь поселился недавно, а до этого жил в Подмосковье, в Костино, это небольшой городок к Северо-востоку от Москвы.
— Покажите нам, где живёте. Документы у вас есть?
Тем временем унтер сунул нос в корзину — грибы рассматривает. А может, и нюхает, не пахнет ли от меня порохом сгоревшим.
— Документы в избе. Пойдёмте, покажу.
— Вы колхозник?
— Нет, я учитель. Преподаю в школе физику и математику для старших классов. Поехал на учительскую конференцию в Брест, но… Поезд остановился, никто ничего не знает. Потом оказалось, что война началась. Я понял, что никто не собирается мне помогать, поезда не ходили, и пошёл по дороге на восток. Многие шли, и солдаты, и гражданские. Потом бомбёжка, меня контузило, и я решил дальше не идти. Пришёл сюда, и поселился вот у этой женщины. Это Людмила Полещук.
Офицер зашёл в дом вместе со мной и Людой, я ему дал документы. В документах я уверен. Если уж стингер дали и сюда перенесли, то документы не проблема. А унтер шарится во дворе, и вскоре заходит с мосинкой.
— Это ваше оружие?
— Если в сарае нашли, то да. Они все похожи.
— Вы из него стреляли?
— Да, вчера пытался убить зайца, но… Зрение у меня не очень, а очки…
И я показываю разбитые очки, так и не выбросил их. Маленький кусочек цивилизации в этой глуши.
— Вы хорошо стреляете?
— Как раз вчера в первый раз попробовал. Кажется, не очень хорошо, заяц убежал.
— По возрасту вы могли участвовать в великой войне. Значит, вы не воевали?
— Нет. Я уже тогда преподавал, меня не призвали. Некоторые коллеги пошли добровольцами, а я… я их отговаривал. Ну и сам не пошёл.
— Отговаривали? Но почему?
— Видите ли… Помогать сербам… Вы как думаете — сербы куда больше хотят — в Европу или в Россию? Стать частью большой славянской империи или частью Европы? Я бы на их благодарность не рассчитывал. Может, на словах поблагодарят, но… Все эти славяне, поляки, чехи, да даже и болгары…
— Болгары в меньшей степени?
— Ну, мы их освободили от турок. Они нам благодарны.
— Но они воевали на нашей стороне, против вас.
— Вот именно. Даже они. Ваш император Вильгельм II рекомендовал нашему Николаю заняться Азией. Мол, большие возможности. А в Европу не лезть. Я думаю, он был прав. Только не все это понимают.
— Интересно. А по поводу этой войны вы что думаете? Вы понимаете мотивы Гитлера? Вы на нашей стороне?
— Мотивы Гитлера мне не нравятся. Я не расист. Все рассуждения о высшей расе и недочеловеках считаю аморальными. А уж войну на таких основаниях…
— Понятно, вы и сами русский. Но не правильнее ли с практической точки зрения перейти на сторону победителя?
— Хи-хи-хи. Победителем вы, вероятно, видите Германию?
— Разве можно в этом сомневаться? Советская армия уже разбита и бежит. Вы знаете, что было в Польше и Франции.
— Да. Французы сдались. А русские не сдадутся.
— Какая разница? Вам нечего противопоставить вермахту.
— На пути вермахта встанут новые дивизии. Вы их разобьёте, не сразу, но справитесь. Но под Москвой снова встретите войска и подготовленную оборону. Тут ещё и зима наступит. Вы готовы воевать зимой? А армия СССР готова, у финнов научились.
— Война закончится летом.
— Хи-хи. Вы наивный молодой человек. Такое расстояние можно пройти только при слабом сопротивлении. А сопротивление будет только возрастать, несмотря на все ваши надежды, что советская армия разбита.
— Так вы
