горницы в сенях царила приятная прохлада, через пыльное окно едва пробивался лунный свет.
— Если это на счет случившегося с духом, то не благодари, — сказал наемник мне в спину.
Я замерла на полушаге, обернулась. Лицо его тонуло в темноте, но, кажется, он был абсолютно серьезен.
— Ты издеваешься?! Да тебя прибить мало! Меня чуть не придушили!
— Но я же вовремя вмешался, — вот теперь он уже абсолютно точно улыбался. Наглее улыбки я еще не видела.
— До этого вообще не должно было дойти!
— Я не виноват, что ты защиту свою сделать не успела. Расторопнее надо быть.
— Да ты., — нужные слова никак не находились, на язык просились одни проклятья.
— Не бушуй, ведьма. Я тебя спас. А мог просто в стороне постоять, а потом идти своей дорогой.
— Ты про договор забыл? Полюбовался бы, сложа руки, как меня душат, — сам бы немного погодя за мной следом отправился.
— Да, досада, — Вель печально понурил голову.
— Не переигрывай. Я Агвидову паяцу и то больше верила, а он самый бездарный по эту сторону моря.
— Жрать хочется, — неожиданно сменил он тему. — Ты как хочешь, а я пойду заморю червячка. Не могу ж я, как ты, святым духом питаться, — и он, рассмеявшись собственной шутке, удалился обратно в горницу, оставив меня с моим гневом наедине.
Глава 5
Огонь в печи постепенно угасал, только изредка еще потрескивало что-то среди тлеющих углей. Наемник сидел за столом и при свете моей свечи, сдирал старую кожу с рукояти своего меча, ловко орудуя цепкими пальцами. Лицо его было сосредоточено, непослушные пряди волос свесились на лоб. Я разглядывала его из-под полуопущенных ресниц, лежа на полатях.
— Ты на мне дыру прожжешь, ведьма, — кинул он, не отрываясь от работы. — Спала бы лучше.
— Не спится.
— Все на меня никак не налюбуешься? Ты уж извини, девка ты красивая, спору нет. Да вот только с поклонниками твоими, — он кивнул головой на печную трубу, в которой уже с час выл и стенал дух. — Связываться охоты нет.
— Больно ты мне дался, наемник. Поумерь пыл. Слишком часто ты в моем присутствии рот открываешь, так что за твоей болтовней я уже и не вижу ничего.
— А раньше видела, значит? — он оторвался от меча и кинул на меня хитрый взгляд.
— Шел бы ты лесом., — вздохнула я, отворачивая голову и принимаясь разглядывать потолок.
В половицы что-то грохнуло так, что пыль взвилась, и из-за печи как ошпаренный вылетел Дмитрий, бешено вращая глазами. Вель как-то неуловимо глазу оказался на ногах, сжимая меч, с рукоятки которого рваными лоскутами свисала истертая кожа.
Грохот повторился. Дмитрий звонко чихнул от поднявшейся вновь пыли и через половину горницы скакнул за спину наемника, пригибаясь, хотя тот и так был его на голову выше.
— А это еще что? — жалобно спросил он, кидая на меня взгляды из-за плеча Веля. — Дух?
— Нет, — устало вздохнула я. — Там за печью, где ты спал, видать, голбец[2]. Домовой лютует.
— Чего это он? — Вель как-то сразу расслабился, опустил меч.
— Поводов у него немало.
— Так может его задобрить чем? — робко поинтересовался бугровщик.
— Не задобришь. Не твой это дом, и домовой на тебя плевать хотел.
— А как нам спать-то? — возмутился Дмитрий.
— К вою в трубе привык, и к этому привыкай, — фыркнула я, переворачиваясь на другой бок.
— Ты же ведьма, — снова встрял Вель. — Может, заговор какой есть? Выгони его.
— Экий ты добрый, — рассердилась я, плюнув окончательно на попытки уснуть, и села на полатях. — У него хозяева заслонку печную рано закрыли, угорели, а он не уследил. Потом баба чужая приходила, дите оставшееся забрала, а его, домового, не позвала с собой. Селиться здесь никто не хочет, дом ветшает. Да еще и мы сюда влезли, у хозяина не спросясь. Ты бы на его месте как себя вел?
— Откуда ты все это знаешь? — бугровщик снова выкатил глаза, на этот раз от удивления.
— Я же ведьма, — передразнила я Веля.
— Может, с ним поговорить?
— Вот ты ступай и поговори.
— Я не ведьма, я археолог.
— Так это и хорошо. Он нашего брата на дух не переносит. А тебя, глядишь, стерпит. Тем более, ты сюда первый вломился.
— Да ну, — засомневался Дмитрий.
— Боишься? — фыркнула я.
— Вот еще! — бугровщик выступил из-за спины Веля и гордо выпятил грудь, но тут же шмыгнул обратно, когда в пол снова грохнуло так, что поленья из подпечка покатились.
— Я схожу, — заявил Вель, убирая меч в ножны и доставая из сумки ломоть хлеба.
— Вперед, — фыркнула я, вновь укладываясь на полати. — Болезнь наведет на тебя, лечить не возьмусь.
— Посмотрим, — отмахнулся наемник и зашуршал за печью в поисках входа в подполье.
После того, как Вель спустился вниз, закрыв за собой дощатую крышку, Дмитрий боком придвинулся ближе ко мне и спросил проникновенно:
— Ты за него совсем не переживаешь? Вдруг домовой его сожрет?
— Подавится, — мрачно хмыкнула я. — Да и не едят они людей. Ты откуда такой темный выполз?
— Я не темный. Не верю просто во всякую бесовщину.
— Что, до сих пор? — я изогнула бровь, иронично взирая на него сверху.
— Ну… Теперь даже не знаю, — смутился Дмитрий. — Я прежде нечисти не встречал.
— Домовой не нечисть. А ты везучий, видать, слишком. Могилы копаешь, и даже на упыря ни разу не натыкался?
— Я и ведьму впервые встречаю.
— Точно везучий, — вздохнула я.
— Ты смотри, — бугровщик кивнул в пол. — Тихо стало. Видать, договорился твой мужик с домовым.
— Он не мой мужик.
— Да? А я подумал… Вы бранитесь, как старые супруги. Точь в точь, как мои матушка с батюшкой.
— Я похожа на старуху?
— Нет-нет, — он быстро замотал головой, отступая под моим взглядом к столу в центре горницы, потом задумался на миг, улыбнулся и приосанился. — Значит, у тебя мужика нет?
— Прокляну, — сквозь зубы проговорила я.
— Понял. Не дурак.
Стукнула, откидываясь, крышка подпола, и в горницу вернулся Вель, уже без хлеба, зато со старой, изрядно выщипанной метлой.
— Неужели договорился? — прищурилась я.
— Да как делать нечего, — хохотнул наемник. — Я ему хлеб, он мне метлу.
— А зачем метла-то? — жадно поинтересовался Дмитрий.
— Я ему пообещал, что с первыми лучами солнца этой самой метлой ведьму проклятую отсюда и вымету.
На мгновение воцарилась тишина, а затем они с бугровщиком неожиданно дружно заржали, и смеялись долго, хватаясь за животы и утирая выступившие на глазах слезы. А я лежала на полатях, молчала и снова, уже в который раз, перебирала в уме все известные мне проклятья и сглазы.
