арбузных бахчей и заросшими вербой берегами горных речушек, потом извилистая дорога пошла круче, за обочиной протянулись пустыри, заросшие терновником и крапивой, а ближе к Силену подъём прекратился. Мы теперь спускались в долину реки Арды – той самой «дороги древних людей», по которой восемь тысяч лет назад переселенцы каменного века отправились на поиски плодородных земель и по которой нам самим предстояло отправиться на поиски сокровищ. Не верилось, что мы действительно добрались до края, зашифрованного в головоломке Смирнова!
Место для своего сундука он выбрал заурядное, если забыть о раскопанных вокруг Маджарова фракийских гробницах, святилищах и крепостях. Впрочем, таких раскопок хватало по Родопам, и Маджарово тут не выделялось. Из переписки с Вихрой я знала, что это крохотный городок на шесть сотен постоянных жителей. Во всём одноимённом муниципалитете, куда входили ещё восемнадцать ближайших сёл, жителей насчитывалось чуть больше двух тысяч. Иные сёла пустовали, а в других ютились три или четыре старика, из упрямства отказавшихся покидать свои дома.
В начале прошлого века людей в Маджарове было ещё меньше – тогда, названное Ятаджиком, оно и городом-то не считалось, – а вот к середине века население муниципалитета резко выросло. Маджарово располагалось в кальдере громадного вулкана, в последний раз извергавшегося тридцать пять миллионов лет назад. Кальдера давно утратила вулканические очертания, превратилась в кольцо разрозненных хребтов вроде Кован Кая и Патрон Кая, но болгарские геологи обнаружили в ней полиметаллические месторождения, и в Маджарово устремились сотни рабочих, снаряжённых для добычи меди, цинка и свинца.
Маджарово отчасти повторило путь Мадана, который также раскинулся на правом берегу Арды и попал на страницы «Таинственного похищения». Иван Руж писал: «Прошло несколько лет. Изменился Мадан. Нет больше невзрачного горного селения. Цветущий городок белеет среди гор. Вечером над горными хребтами сияет электрическое зарево. Наполненные доверху рудой, круглые сутки спускаются по канатной дороге, связывающей рудники с флотационной фабрикой, вагонетки. От зари до зари кипит там труд». Как в итоге сложилась история Мадана, я не знала, а вот в Маджарове к концу прошлого века полиметаллические месторождения иссякли, шахты рудника закрылись, и люди постепенно разъехались.
По словам Гаммера, Смирнов нарочно выбрал столь малолюдный уголок. Не хотел, чтобы до золота случайно, в обход всех головоломок добрался какой-нибудь ушлый кладоискатель или обычный рабочий, например раскапывающий землю под фундамент нового дома. Как бы там ни было, мы проехали Рыженово, где сошёл последний пассажир, и остались в опустевшем салоне вчетвером. Желающих добраться до Маджарова, кроме нас, не нашлось.
За Долни-Главанаком с его кирпичными домами и унылыми бетонными развалками открылись миниатюрные луга, залитые розовыми цветками мальвы. Показались овраги, заросшие орешником, и кучные стада коров – водитель притормаживал, пропуская их через дорогу, – а дорога пошла битая. По ней катились редкие машины и узенькие повозки с высокими бортами и единственной лошадкой на вожжах.
Миновав парочку поселений, мы выехали к бетонному мосту через Арду. Преодолели мост и очутились на просторах древней кальдеры, где когда-то бушевали «океаны огней» из головоломки Смирнова. Так и не скажешь, что обступившие нас горные кручи прежде смыкались и были внутренними стенками вулкана.
Маджарово встретило нас пустующей коробкой полицейского поста и вполне советскими панельными пятиэтажками. Стену первой панельки на высоту всех этажей украшал цветной рисунок египетского стервятника, стерегущего яйцо с человеческим младенцем внутри. Гаммер назвал рисунок криповым, вспомнил болгарскую марку с этой желтомордой птицей на конверте «я таджика» и посчитал появление стервятника хорошим знаком.
Проехав квартал из шести панелек, мы оказались в центре Маджарова. Вышли у отделения почты и увидели припаркованную «опель-корсу». Прислонившись к её зелёному капоту, стояла Вихра. Фотографиями мы не обменивались, однако других людей поблизости не было, а коротко стриженная девушка улыбнулась, приветственно махнула рукой, и я сразу поняла, что вижу именно Вихру. На ней были джинсовые шортики с торчащими из-под коротких брючин карманами, растянутая синяя футболка без рукавов и ярко-жёлтые кроксы. Когда мы подошли к машине, Вихра поздоровалась за руку с Глебом и Гаммером, обняла меня с Настей, и я почувствовала, как от неё сладко пахнет туберозой.
Гаммер с Глебом закинули вещи в багажник, и мы покатили вперёд. Асфальт быстро сменился грунтом, и «опель-корса» чуть подпрыгивала на камнях и выбоинах. Из центра с его бетонными постройками мы выехали в пригород Маджарова, который я бы назвала не пригородом, а отдельной деревушкой на окраине. Дома здесь стояли старенькие – нам больше попадались заброшенные, с просевшими крышами и обвалившимися стенами, но встречались и ухоженные, побелённые известью. Многие участки заросли́ бурьяном, изгороди покосились, и почти повсюду угадывалось умиротворяющее запустение.
Мы ехали минут пять, потом остановились, и Вихра повела нас через калитку во двор – он прятался за каменной оградкой и был похож на сельские дворики, которые я заметила на пути в Маджарово, разве что тут не нашлось ни хлева, ни скота.
Семья Вихры жила в двухэтажном красночерепичном доме, в свою очередь напомнившем мне другие дома на склонах Родопских гор. Он был сложен из кусков камня, соединённых красноватой глиной, и его стены поднимались голые, разделённые поперечными буковыми балками, – только один из углов второго этажа был оштукатурен. В неотшлифованном камне виднелись беленькие осколки ракушек. Они напоминали, что задолго до первых извержений вулкана здесь плескалось не огненное, а самое настоящее водное море, и мне бы восхититься древностью использованных при строительстве материалов, однако, когда счёт переходил на миллионы лет, я в них терялась и ничего особенного не чувствовала. Куда больше меня впечатлило, что дом построили в позапрошлом веке, когда Ятаджик ещё считался турецким, а граница с Болгарией проходила совсем рядом, по берегу Арды.
В единственном оштукатуренном углу хозяйского дома располагалась спальня родителей Вихры, и там же была потайная комната, где разные жильцы в разное время прятались от турок, от болгар и от немцев. Вход в потайную комнату открывался с крыши, и я бы напросилась туда, но вход давно заделали, хотя само укрытие не тронули – поленились сносить фальшивую стенку.
Вихра показывала двор и словами снимала с него тоненький налёт современности, обнажала под ним историю своей семьи, да и всего Маджарова. Я видела, как под пластиковыми стульями проступает гумно, где молотили пшеницу и складывали заготовленные на зиму дрова. Видела, как вместо простеньких детских качелей из забвения выползают ясли для скота, а вместо проржавевшего металлолома появляются курятник и амбар.
Вихра поселила нас в бывшей овчарне, притулившейся в дальнем углу двора. Овец семья Вихры не держала и оборудовала в овчарне три сейчас пустовавшие гостевые комнатушки. Две достались нам. Они оказались очень даже уютными. Деревянная кровать занимала комнату почти целиком, оставляя пространство для узенького коридорчика, комода и душевого закутка. Над кроватью громоздились закаменевшие от времени балки. Над ними возвышались белёные скаты потолка, а стены, как и в хозяйском доме, были голые, ничем не облицованные. От них шёл приятный запах камня и глины, а ещё пахло освежителем от лежавшего на комоде постельного белья.
День клонился к закату. Закинув в овчарню вещи, мы попросили Вихру свозить нас к Арде. Не ждали от поездки ничего особенного, лишь хотели осмотреться на берегу. Единственными понятными ориентирами из головоломки Смирнова оставались «моря крови», то есть место на Арде, где в тринадцатом году прошлого века турецкие башибузуки истребили две тысячи болгар, и «озёра смеха», то есть место на той же Арде, где теперь отдыхали туристы. Да, ориентиры не лучшие, однако мы и не собирались продвигаться по основной головоломке и только надеялись, что «озёра смеха» выведут к пляжу, изображённому на открытке «я таджика».
«Опель-корса» шустро прокатилась через Маджарово к бетонному мосту, и мы немножко постояли на нём, фотографируя Арду. Потом перебрались на левый берег, проехались по совсем уж разбитой дороге и спустились к воде. По словам Вихры, приезжие часто приходили сюда купаться. Судя по лепёшкам навоза, коровы заглядывали сюда не реже. И да, русло реки впереди изгибалось под уступами горных круч, а пляж был каменистый, однако он напоминал пляж «я таджика» не больше, чем любой другой из тех, что, думается, встречались по всем Родопам.
Меандров на Арде
