– И что?
– А то, что он знает, где прикопаны трупы. Многие сам и прикопал.
– Это метафора?
– У меня по литературе была двойка. Метафора для меня – закрытая книга.
– По-твоему, он ловкий?
– Он, безусловно, тучный, пьет и курит, а все его физические нагрузки сводятся к тому, чтобы снять трубку с телефона и заказать доставку карри. Но раз ты об этом упомянула, да, по-моему, он ловкий.
– Может, когда-то и был ловким, – сказала Ширли. – Но какой смысл в ловкости, если ты такой нерасторопный, что ловчить не успеваешь?
Однако Маркус так не считал. Ловкость – психологической настрой. Лэм подавлял уже одним своим присутствием, и о том, что он представляет угрозу, ты не догадывался до тех пор, пока он не уходил, оставив тебя раздумывать, почему и как в глазах только что потемнело. Разумеется, это было личное мнение Маркуса. Он мог и ошибаться.
– Наверное, – сказал он, – мы это выясним, если побудем тут подольше.
Выйдя из автобуса, Лэм потер пальцем глаз, что придало ему горестный вид, ну или такой, будто у него там зачесалось. Начальник автобусного парка выглядел так, словно ему было неловко наблюдать за скорбью постороннего, а может, он заметил, как Лэм шарил за подушками сиденья, и теперь придумывал, как бы половчее об этом спросить.
Дабы пресечь подобные попытки, Лэм сказал:
– А где водитель автобуса?
– Водитель? Тот, который был за рулем, когда…
Да, когда мой братец откинулся, подумал Лэм, кивнул и снова потер глаз.
Водитель не горел желанием обсуждать с Лэмом строптивого пассажира, считая, как и всякий водитель автобуса, что хороши только те пассажиры, которые покидают салон самостоятельно. Однако едва начальник парка, в последний раз выразив соболезнования, удалился к себе в кабинет, а Лэм во второй раз за утро намекнул, что у него в кармане двадцатифунтовая купюра, водитель стал разговорчивее.
– Эх, что тут скажешь… Сочувствую вашей утрате, – буркнул он, явно обрадованный возможностью поживы.
– Он с кем-нибудь разговаривал? Может, ты заметил? – спросил Лэм.
– Вообще-то, наша обязанность – следить за дорогой.
– А до того, как вы отъехали?
– Что тут скажешь… – повторил водитель. – Там был чертов цирк с конями. Тысячи две пассажиров сняли с поездов, а нам пришлось их развозить. Так что нет, извините, но я ничего не заметил. Он был один из многих, пока не… – Тут он сообразил, что направил разговор в тупик, и завершил предложение невнятным: – Ну, сами понимаете.
– Пока автобус не приехал в Оксфорд с трупом на заднем сиденье, – услужливо подсказал Лэм.
– Ну, он помер тихо-мирно, – обиженно буркнул водитель. – Я скорости не превышал.
Лэм посмотрел на автобус, выкрашенный в фирменные цвета, красный и синий; низ автобуса был заляпан грязью. Самый обычный автобус; Дикки Боу вошел в него, но не вышел.
– А в поездке не произошло ничего необычного? – спросил Лэм.
Водитель уставился на него.
– Если не считать трупа, – пояснил Лэм.
– Извини, дружище. Все было как обычно. Забрал на станции, высадил в Оксфорде. Оно мне не впервой.
– А что случилось в Оксфорде?
– Ну, все высыпались, как горох. Там уже поезд ждал. А пассажиры и так уже на час задержались. И дождь шел. Так что никто не мешкал.
– Но кто-то ведь обнаружил труп.
Водитель странно посмотрел на него, и Лэм, догадавшись почему, исправил ошибку.
– Ричарда, – скорбно прошептал он; они ведь были братьями. – Дикки. Кто-то же заметил, что он умер.
– Да, там сначала пассажиры засуетились, но он уже мертвый был. Один из пассажиров, доктор, остался с ним, а остальные рванули на поезд. – Водитель помолчал. – Он такой был упокоенный, брат ваш.
– О такой смерти он и мечтал, – заверил его Лэм. – Он любил автобусы. А ты что, вызвал «скорую»?
– Ну, ему уже было не помочь, но да. Я весь вечер там проторчал, не в обиду вам будь сказано. Пришлось давать показания и все такое, да вы же знаете. Вы ж брат его.
– Да-да, – сказал Лэм. – Брат. А что еще случилось?
– Так все как обычно. Когда его, ну это, увезли, я навел порядок в автобусе и поехал в парк.
– Навел порядок?
– Ну, не уборку, а так, проверил сиденья, не забыл ли кто чего. Кошельков там или еще каких вещей.
– И что ты нашел?
– В тот вечер ничего. А, шляпу вот.
– Шляпу?
– На багажной полке. Неподалеку оттуда, где ваш братец сидел.
– Какую шляпу?
– Черную.
– Какую – черную? Котелок? Федору?
Водитель пожал плечами:
– Обычную шляпу. С полями, ну такую.
– А где она сейчас?
– В бюро находок. Если ее не забрали. Обычная шляпа. В автобусах все время шляпы забывают.
Только не в дождь, подумал Лэм.
Однако, поразмыслив, он сообразил, что это не так. В дождь шляпы носят чаще, поэтому чаще и забывают в автобусах. Обычное дело. Простая статистика.
«Нахер такую статистику, – решил он, – пусть отправляется в свободный полет, хоть до Луны».
– И где это ваше бюро находок? – Он повел рукой куда-то в сторону автобусного парка. – Вон там?
– Не-а, оно в Оксфорде.
Ну конечно, подумал Лэм.
– А как тебе Хо?
– Хо – задрот.
– Тоже мне новость. Все гики-айтишники – задроты.
– Нет, Хо всем задротам задрот. Знаешь, что он мне первым делом заявил?
– Что?
– Нет, ты прикинь, первым делом. Я даже пальто снять не успел, – сказал Маркус. – Прихожу сюда в первый раз, думаю: ну вот, меня сослали на шпионский эквивалент Дьябло[4]. Пока я соображал, что здесь и как, Хо берет свою кружку, показывает мне – такую чумную, с фотографией Клинта Иствуда – и говорит: «Это моя кружка, понял? Я не люблю, когда ей кто-то пользуется».
– Да уж. Хреново.
– Не то слово. Спорим, у него носки помечены «правый» и «левый»?
– А что Гай?
– Она спит с Харпером.
– А Харпер?
– Он спит с Гай.
– Не подумай, что я не согласна, но, по-моему, это не характеристика.
