class="p1">— Да, я тоже считаю, что тут Вы, товарищ Суслов, переборщили, — согласился с Министром обороны Председатель Правительства. — Труды Васина слишком ценны для нашей экономики, чтобы ими пренебрегать.
— Более ценны, чем наш советский строй? Чем социализм? — решил зайти с козырей Суслов. — А между тем так называемые «труды Васина» ничем, как диверсией против нашего строя, назвать нельзя. Вся эта музыка, все фильмы, все книги, что он написал, это идеологически неверные постулаты и противоречат нашим социалистическим принципам. Я уже сто раз говорил, что Васин явный враг!
— А мы уже сто раз говорили, что это не так! — заступился за протеже Устинов.
— А вот давайте, Дмитрий Федорович, у товарищей спросим после просмотра видео, враг этот юнец или друг⁈ Или Вы забыли, что мы только что просмотрели? Это же мрак!
Дмитрий Федорович понял, что сейчас, когда все увидели не очень удачный клип, спорить и настаивать на своей правоте не очень хорошая мысль.
Поэтому он решил не начинать очередную перепалку, а отступил в оборону, спросив:
— И что Вы предлагаете? Тяжёлую музыку мы уже только что запретили. Вы вообще хотите его музыку запретить? А что ещё? Запретить ему снимать фильмы, приносящие валюту? Писать книги, которыми зачитывается вся страна? Что Вы хотите сделать с Васиным?
Секретарь ЦК негромко кашлянул, и, ни на кого не глядя, сфокусировав взгляд на кувшине с водой, что стоял прямо перед ним, холодным тоном произнёс:
— Я, товарищи, предлагаю, показать всем колеблющимся яркий пример заслуженной кары и Васина посадить! Пусть всем другим таким же, как и он, наука будет! Пусть знают — «васявщина» у нас не пройдёт!
* * *
Глава 5
Не преступление, но наказание
Москва. Саша
В трубке зашуршало, и я не расслышал, какое именно наказание они решили ко мне применить. А когда расслышал, то не поверил.
— Армия? Они меня в армию собрались упечь?
— Не упечь, а сделать так, чтобы ты отдал воинский долг, — поправил меня полковник. — Но, насколько я знаю, про «упечь» там тоже речь шла. Так что выбирай: либо тюрьма, либо армия.
— Ни… чего себе, — не поверил я и вновь стал переспрашивать и уточнять.
Но, к великому сожалению, других ответов у моего внештатного телохранителя для меня не было. Как и альтернатив.
Если честно, в армию идти не хотелось. В той жизни я уже долг Родине отдал. Два года проведённых там, конечно же, закалили и изменили меня. Но как музыкант, я чуть не умер. Там практически полностью была подавлена моя творческая личность. Там не было ни времени, ни возможности, ни желания сочинять и творить. Да что там говорить, когда я демобилизовался, потом фактически вновь стал учиться играть на музыкальных инструментах. Увы, но это правда, более того, я почти прекратил сочинять. Хорошо хоть, вернувшись на гражданку, я смог себя убедить начать вновь заниматься творчеством, хотя это было и тяжело — ничего не хотелось, ничего не моглось. Но я сжал волю в кулаки и стал работать над собой. Как известно, усердие и труд всё перетрут… Именно эти правила и привели к тому, что не только пальцы и руки вспомнили струны и клавиши, но и голова потихонечку стала отходить и начинать творить.
Помня о своём прежнем опыте, в этой жизни в армии я служить не собирался. Однако тюрьма, как альтернатива, не радовала ещё больше. А, значит, и выбор у меня был невелик.
Да, да, я помню, что у меня всегда был и есть вариант послать всех и вся куда подальше и свинтить за границу. Но помнил я и о том, что та самая заграница мне категорически не нравится как внешне, так и внутренне. А уж если вспомнить, каковой будет Европа в 20-х годах следующего столетия, то чур меня, чур. Не надо мне такого счастья.
Все эти мысли я Кравцову озвучивать не стал. А просто спросил:
— Так как это будет происходить?
— Так ты согласен? И сопротивляться не будешь? И никуда не убежишь? — удивился Кравцов.
— Куда от судьбы-то бежать? Так как это будет?
Полковник кашлянул и стал пояснять.
— Тебя у дома машина ждёт. Когда ты появишься, и тебя заметят, вручат повестку. Наверное, на завтра. Ну а далее всё как обычно, собираешь вещи, идёшь в военкомат — вот и всё, считай, что ты в армии.
— Ясно, — хмыкнул я расстроено.
Настроение резко упало, а потому решил на этом заканчивать разговор. Да и о чём говорить? Что может сделать обычный пенсионер, который хоть и был полковником, но всё же уже не в штате? А даже если бы и в штате он находился, всё равно вряд ли бы сумел помочь — не его это уровень.
Вероятно, Кравцов почувствовал моё настроение и решил меня подбодрить.
— Ты не расстраивайся сильно-то. Все служили и никто не жаловался. Ты парень здоровый, себя в обиду не дашь. Да и мы поможем. За тобой приглядывать будем.
Лежащее ниже плинтуса настроение встрепенулось и начало повышаться.
— А подробней? — попросил без пяти минут новобранец.
— Подробностей пока нет. Сейчас мы думать будем, как тебя выручать. Но ты не переживай. Мы всё придумаем и сделаем всё в лучшем виде. Тебя-то уж точно не бросим. Но ты запомни и заруби себе на носу, в открытую действовать мы не можем. Решение идёт с самого верха и открытое противодействие невозможно, поэтому действовать будем скрытно. Как именно — пока непонятно, но ты парень умный, сам увидишь нашу помощь и поймёшь, что это мы. Как увидишь, не показывай вида, а действуй, как тебе говорят. Мы знаем, что делаем, поэтому не переживай, хуже тебе не будет.
Сказав последние слова, визави засмеялся. Но в его смехе не было той легкости, что была присуща дяде Лёше — чувствовалось напряжение.
Возможно, своим ржанием он хотел меня ещё больше подбодрить, но сейчас мне было совсем не до смеха.
В душе бушевали миллионы чувств. И обида на весь мир, что тот так несправедливо со мной поступает. И злость на себя за то, что решил пойти на конфронтацию и снял тот клятый видеоклип. И горечь за то, что мир и страна, как минимум, на два года лишатся моих суперкомедий (вот только вспомнить бы их), которые я собирался начать снимать как можно раньше.
Сухо попрощался с вестником недобрых вестей и сразу же набрал маме.
Сегодня она работала в ночную смену, поэтому попросил её никуда не выезжать — «если что, попроси замену» и сказал, что буду через десять минут — «надо поговорить».
Пока бежал, думал, как лучше всё ей преподнести, чтобы она не очень расстраивалась. Однако придумать что-то конкретное так и не сумел, решив положиться на импровизацию.
От метро до её работы было рукой подать, поэтому наш разговор начался ровно спустя оговорённое время.
Мама встретила меня у входа в административное здание подстанции скорой помощи. И первые её вопросы, разумеется, были: «Саша, что случилось?» и «Где ты был весь день? Мне сто раз звонили. Я волновалась!»
Как это лучше сформулировать, так и не придумал, а потому, заверив её, что всё у меня нормально, и я весь день гулял по городу, обнял и негромко произнёс:
— Мама, я уезжаю в небольшую командировку. Года два-три меня не будет. Так что ты не волнуйся.
Были ли слёзы? Были. И она плакала и я. Были ли уговоры не ходить и обещания написать Генсеку? Тоже были! Равно как и прямо сейчас идти и подключить к решению этого вопроса МВД, КГБ, и вообще всех, включая Армена Николаевича.
Все предложения я выслушивал, кивал головой, обещал подумать и заверял, что всё будет нормально.
После часа разговоров и слёз, я, наконец, сумел убедить её в том, что другого пути сейчас нет.
— Мам, ну не садится же мне в тюрьму, как предлагают некоторые ответственные безответственные товарищи? Это же глупо.
Она согласилась с моими доводами. Пожурила немного, отвесив подзатыльник и, в который уже раз обняв, сказала:
— Саша, ты же работаешь на такой серьёзной должности. Приносишь нашей стране пользу. Я не верю, что тебя решили просто уволить. Да ещё и за такой мелкий проступок.
— Я тоже, мам. Я тоже, — согласился я и попросил в военкомат меня не провожать, аргументировав это тем, что, вполне вероятно, я там надолго не задержусь: — Ну, а если что, позвоню.
* * *
Ну что ж, вот и утро. А, значит, пора кардинально менять судьбу. Могу ли я всё послать и уехать, а уже оттуда начать
