Книга Вечерний Чарльстон - Максим Дынин

Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 51

Ненадолго пришедший к власти король Эдуард VI после достижения им совершеннолетия в 1547 году несколько ослабил этот закон, заменив казнь узаконенным рабством, но в 1550-м старые правила вновь вступили в силу, и кровавая вакханалия продолжалась вплоть до смерти «королевы-девственницы»[16].

Именно с этого момента я начал свой доклад. Впрочем, я мог и не напоминать царю и графу Киселеву о законах, принятых начиная с 1803 года, когда, согласно «Закону о вольных хлебопашцах», помещики получили право отпускать на волю своих крестьян вместе с землей. Они прекрасно их помнили, как и то, с какими трудностями и сопротивлением помещиков они встретились. Но на всякий случай я кратко напомнил о том, что уже было проделано до сегодняшнего дня.

С начало своего царствования Николай медленно, но верно облегчал положение крепостных. Например, он отменил натуральные поборы с крестьян. Теперь они не были обязаны отдавать просто так помещику мелкий скот, птицу, холсты и сукна. Барщина была ограничена сорока днями в году. Более того, своим личным указом от 1827 года царь запретил возвращать владельцам крестьян, которые бежали от помещиков в Новороссию. А в случае их обнаружения государство выплачивало бывшим владельцам таких крестьян денежную компенсацию.

Борясь с обезземеливанием крепостных, Николай в 1827 году разрешал отдавать в казенное заведывание имения, в которых, за продажей или залогом имения, на одну крестьянскую душу приходилось менее 4,5 десятины земли. А закон, принятый в 1833 году, запрещал продажу крестьян без земли, а также запрещал делать безземельных крестьян предметом долговых обязательств. Крестьяне, заложенные своими помещиками до издания этого закона, выкупались и переводились в разряд государственных. Крестьянская семья признавалась неразрывной юридической единицей. Земледельца же нельзя теперь было превратить в дворового человека.

Слушая меня, Николай улыбался, а Киселев лишь согласно кивал.

– Вот видите, граф, – с гордостью произнес император, когда я сделал паузу, чтобы перевести дух, – даже в будущем знают и помнят о наших трудах по облегчению положения народа.

– Помним, ваше величество, – ответил я, хотя далеко не был уверен в том, что хотя бы один из ста моих современников в XXI веке слышал о графе Киселеве и инициированных им законах.

– В 1847 году я выступил перед выборными от помещиков Смоленской и Витебской губерний, – сказал Николай, – и сообщил им о том, что время требует изменений. Надо избегать насильственных переворотов благоразумным предупреждением и уступками.

– Именно так, ваше величество, – подтвердил Киселев. – А чтобы помещики не тиранили своих крепостных, вами было разрешено им жаловаться на произвол своих хозяев не только губернскому прокурору, но и министру внутренних дел, и даже вам, государь.

Николай кивнул Киселеву.

– Вспомните, граф, сколько жестокосердных помещиков были лишены права владеть своими крестьянами, а их имения были взяты в опеку. Хотя я должен сказать с прискорбием, что у нас весьма мало хороших и попечительных помещиков, зато много посредственных и еще более худых. Кроме предписаний совести и закона, следует для собственного интереса господ помещиков заботиться о благосостоянии вверенных им людей и стараться всеми силами снискать их любовь и уважение. Ежели среди них окажутся безнравственные или жестокие люди, то их следует предать силе закона.

– Не стоит забывать, – осторожно добавил я, – что все эти законы привели к тому, что помещичьи хозяйства стали неуклонно терять доходность.

– Это так, – согласился Киселев. – Особенно в неурожайные годы. Ведь помещики были обязаны по закону кормить своих крепостных.

– Хочу напомнить, что общая сумма помещичьей задолженности выросла за последние десятилетия в несколько раз. – Я взглянул в свои записи и продолжил: – К 1850 году помещики империи должны были государственным кредитным учреждениям 425 миллионов рублей серебром.

– Сколько, сколько?! – Николай был ошеломлен озвученной мной цифрой. – Скажите, граф, все обстоит именно так?!

– Именно так, ваше величество, – удрученно произнес Киселев. – и именно потому две трети всех помещичьих имений в обеспечении долга находятся в залоге. К сему хочу добавить, что большинство должников владеют менее тысячей крестьянских душ.

– То есть, – сказал я, – подавляющая масса помещиков лишь номинально остаются собственниками своих поместий и крепостных. Так что отмена крепостного права – вполне закономерный процесс. К тому же следует помнить, что в центральных губерниях России больше половины крепостных работают не на барщине, а были отпущены своим помещиками на оброк.

– А в 1834 году было принято положение, запрещающее помещикам держать вотчинные фабрики, – усмехнулся Киселев. – Если в начале века на девяноста процентах всех суконных фабрик работали крепостные, то в 1850 году – лишь на четырех процентах.

– Сие означает… – осторожно произнес Николай.

– Сие означает, ваше величество, что кроме казенных заводов у нас остались лишь купеческие и крестьянские мануфактуры. На Нижегородской ярмарке крепостные совершают сделки на многие тысячи рублей. То есть они стали намного богаче своих хозяев. И они готовы стать основой русской промышленности.

– Именно так, – кивнул я. – Другие крестьяне, если их не обременять выкупными платежами, как это было в нашей истории, частично уйдут в города и сформируют новый рабочий класс, частично переселятся на новоприобретенные нами земли, а те, кто останется, резко повысят производительность труда, если у них будет земля. Во-первых, работать они будут на себя, а не на помещика. Во-вторых, мы им поможем с сельскохозяйственным инвентарем – начиная с железного плуга. В-третьих, нужно будет ограничить власть «мира», одновременно продвигая организации вроде тех, что в нашей истории именовались «машинно-тракторными станциями». Тракторы – это машины, которые могут тянуть за собой плуг либо телегу для сбора урожая. Для начала их можно будет заменить да хотя бы повозками с волами – но, главное, крестьянам не нужно будет самим их приобретать, для них вспашут поля за умеренную плату, а также помогут с уборкой урожая. Можно даже представить себе кооперативы по сбыту сельскохозяйственной продукции – такие в мое время существовали как на Западе, так и в России. Особый банк мог бы предоставлять ссуды на организации подобных станций и кооперативов при соблюдении определенных условий.

Кроме того, нужно продумать схему компенсации помещикам – не за свободу крестьянам, здесь я не вижу причины назначать подобную компенсацию, но за отчуждаемую у них землю. Можно разрешить им оставить себе часть земли, особо оговорив арендные ставки для крестьян. Можно платить им из контрибуции, получаемой нами от наших врагов за мир. И наконец, нам известен целый ряд месторождений золота, серебра и драгоценных камней, доходами от которых можно будет также финансировать реформу. Конечно, нужно будет следить за тем, чтобы это не привело к инфляции – так, ваше императорское величество, именуется по-научному рост цен. Нечто подобное произошло, например, в Испании после того, как из Нового Света хлынул поток золота и особенно серебра, обесценивший эти металлы. А если дозировать приток этих металлов на рынок, то можно добиться весьма неплохих результатов. Но, как бы то ни было, нужно сделать так, чтобы и крестьяне были целы, и помещики сыты. Вот только нужно будет разделить реформу на несколько этапов – «большой скачок» практически никогда не работал, а результаты каждого этапа помогут нам скорректировать следующий.

– Да, вопрос крестьянской реформы – непростой вопрос, – вздохнул Николай. – Но решать его необходимо, и чем быстрее, тем лучше. Я прошу вас, граф, и вас, господин Горюнов, объединить ваши усилия и подготовить проект закона об освобождении крепостных крестьян с учётом всех тем, поднятых вами обоими. Понимаю прекрасно, что вам предстоит титаническая работа. Ведь надо провести корабль Российской империи между Сциллой и Харибдой. Думаю, что если реформа будет в конце концов проведена, то она станет одной из славнейших страниц моего царствования.

Сказав это, Николай встал и перекрестился.

Вслед за ним осенили себя крестным знамением Киселев и я.

17 (5) февраля 1854 года. Елагин остров.

Джон Джеймс Бакстон Катберт,

южанин. А также отец

Аллы Ивановны Домбровской

Длинный стол, простые деревянные стулья, белые стены… Все это могло быть и где-нибудь у янки, в какой-нибудь конторе победнее. Но это – одно из помещений административного корпуса Елагина острова, и, в отличие от Нью-Йорка, здесь горит электрический свет. Да и, кроме того, на столе стоит самовар, а в вазах – бублики, конфеты, пастила и другие русские деликатесы.

Пригласил нас генерал Березин, советник русского Министерства иностранных дел. Нас – это меня, мою супругу, двух моих детей, находящихся в России (и не желающих из нее уезжать), и моего зятя Ника Домбровского. Должен сказать, что с зятем мне повезло,

Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 51