исполненная решимости. Я собиралась сделать одно, другое, третье, но главное – перестать пить или, по крайней мере, пить меньше. Но к концу рабочего дня голова разрывалась от вопросов пациентов и моих собственных ответов, а затем – от аргументов в пользу или против того, что я им наговорила. Выключить этот невыносимый шум могло только одно – вино и сериалы. Я перестала следить за новостями и читать книги. В какой-то момент я прекратила всю социальную активность, за исключением отдельных вечеров с Гру – на ее кухне или на моей.
После восьми-, а то и десятичасового рабочего дня действительно расслабиться мне позволяло только шабли, самое дорогое из того, что продается в картонных пакетах в местном винном магазине. По-настоящему я желала только одного – улечься на диване и с полуоткрытым ртом смотреть один за другим эпизод очередного сериала.
Многие серии казались мне знакомыми, и нередко меня посещало слабое, но абсолютно отчетливое чувство, что мне известно, что будет дальше. Я заранее знала, что скажут герои. И я воображала, что я настолько проницательна, что могу запросто раскусить замысел сценариста, – ровно до тех пор, пока вдруг не осознавала, что уже видела этот эпизод от начала до конца, хотя и с таким высоким содержанием алкоголя в крови, что приходилось щуриться, чтобы не двоилось в глазах.
Как-то раз я сказала Акселю:
– Я собираюсь бросить пить.
– Ты это уже говорила, – заметил он.
– Но на этот раз я действительно брошу.
– И это ты тоже говорила.
– Не смейся.
– Я не смеюсь.
– Ты выглядишь так, будто вот-вот засмеешься.
– Но ты все это говорила уже тысячу раз. К тому же ты не так много пьешь.
Продержаться мне удавалось максимум три дня. На четвертый вечер я снова оказывалась на диване, а на журнальном столе стоял бокал-аквариум, половину которого я, судя по всему, выпила в полусне – так почему бы теперь не допить его до конца? И все начиналось снова.
В основе любой зависимости лежит одна и та же механика, это мне было хорошо известно. Все мы, в том числе медработники – точнее, в особенности медработники, – склонны к лени и отговоркам, все мы жаждем отдыха, вознаграждения, острых ощущений и удовольствий. Я пыталась вколотить в себя эти слова – лень, удовольствие, страх боли, – но ничего не вышло. В конце рабочего дня, проводив последнего пациента и выполнив необходимую бумажную работу, я вдруг понимала, что ноги сами несут меня в винный магазин. И всякий раз, оказавшись у прилавка, я поражалась тому, что любой человек, не боясь полиции и ареста, вот так запросто, без рецепта, может зайти в учреждение, управляемое государством, и приобрести опасное для здоровья и вызывающее зависимость опьяняющее вещество, при этом его обслужат привлекательные и образованные люди, которые вместе со стройными рядами красивых бутылок образуют ту часть мира алкоголизма, в которой так приятно находиться и которая в той же мере благословлена властями, как Стортинг [9], королевская семья и государственное телевидение.
Я всегда выбирала самый дорогой картонный пакет, с выдавленным бронзовой фольгой названием производителя и изящным акварельным изображением замка под ним. Одна только упаковка была столь аппетитной, что, неся ее к кассе, я не могла не думать о том, как окружающий мир потворствует нашим зависимостям, будь то зависимость от еды, алкоголя, Интернета, азартных игр или денег: повсюду нас поджидает целая орда профессионалов, чья работа состоит в том, чтобы погонять нас, подталкивать все дальше, а если мы вдруг вздумаем остановиться, подбадривать и поддерживать, лишь бы мы не бросали пить, ведь бокал вина – это так приятно, вино украсит ваш ужин, позвольте себе насладиться игрой, шопингом, ведь нам дана только одна жизнь, важно периодически отключаться, в этом нет ничего страшного.
Вернувшись с работы, я наполняла свой первый бокал, даже не переодевшись. Второй бокал я выпивала за ужином перед телевизором (в четырех случаях из пяти мой ужин состоял из хлебцев с сыром и огурцом), а когда ужин был съеден, я наливала первый официальный бокал, поскольку к этому моменту на кухне обычно появлялся Аксель, садился рядом и принимался за овсянку. «Разве этот бокал не для красного вина?» – спрашивал он и кивал в сторону аквариума, который я, чтобы не облиться, подносила ко рту обеими руками.
Остаток вечера, пока Аксель переодевался в спортивную форму и собирался на пробежку, мазал лыжи или ремонтировал роликовые лыжи в своем чулане, ездил по магазинам за новым лыжным оборудованием, чтобы не упустить скидки, искал в Интернете какие-то лыжные палки, изготовленные по абсолютно новой, прорывной технологии, или же занимался чем-то другим, но в любом случае связанным с лыжами или бегом, – все это время я лежала на диване и пялилась в скопление мерцающих и двигающихся точек на экране.
Аксель был помешан на лыжах и, как ортопед, прекрасно понимал, что явно себя перегружает, поэтому он спокойно позволял мне пить дальше. Конечно, он мог открыть холодильник, достать пакет с вином, демонстративно потрясти его и спросить: «Разве ты не вчера его купила?», но делал он это по большей части шутки ради. Аксель понимал, что, если он начнет упрекать меня в алкоголизме, у меня будет полное право поднять вопрос о его лыжной мании, которая гораздо заметнее сказывалась как на семейном бюджете, так и на нашей совместной жизни. Я-то, по крайней мере, была дома, хоть и пьяная, а мое вино не стоило и десятой части его снаряжения и поездок.
В подвале Аксель устроил полноценную мастерскую, и если он не спал, не был на работе и не бегал по лесу, то найти его можно было именно там. Аксель мог часами стоять у станка, занимаясь своими лыжами под музыку «Металлики», и, если мне было от него что-нибудь нужно, я должна была спуститься в подвал, встать напротив него и жестами попросить его снять наушники. Зачастую мне было просто лень, поэтому мы так и существовали каждый в своем углу, поддерживая своего рода равновесие сил устрашения: я ни слова не скажу о твоей одержимости, если ты будешь молчать о моей.
В зимний сезон он уезжал на лыжные соревнования минимум раз в месяц. В начале декабря сезон открывался лыжным забегом в Альпах, название которого мне никогда не удавалось запомнить. В конце января проходил лыжный марафон «Марчалонга» [10], а в марте Акселю приходилось выбирать между гонками «Васалоппет» [11] и «Биркебейнерреннет» [12], поскольку у нас было что-то вроде
