Возобновляю хождение. Перемещаюсь, не ведая куда, что дает возможность уйти в неизвестном направлении, порой даже далеко. Я настороже, ожидаю знак, так как, кажется, «во всем, что происходит, есть воля Божья» (согласно философу Жан-Полю Сору). «Отчаяние неведомо тому, кто не стоит на месте» — приходит на ум строка поэта Жака Реда. Пусть в этом нет никакого смысла, но я все равно иду. Кроме того, мне надо найти книжный магазин, где продают религиозную литературу. Хотелось до встречи с Фернандо найти хоть один такой магазин — предстоит сделать важную покупку. На бывшей родине Инквизиции вряд ли отыщешь тот единственный, который является вершиной. Иначе я слеп. Впрочем, когда натыкаюсь на рытвины в мостовой, так это уж точно — у меня нет глаз. И на тебе! Вышел к Ботаническому саду. Все утопает в зелени, кругом цветы, пока еще не благоухающие, ну, разве только чуть-чуть. В аллеях люди расположились семьями, у них откровенно восхищенный вид. Они готовятся к трапезе. Я иду вдоль южной ограды сада и — о боже! — знак, которого я ожидал: букинисты. Книжная ярмарка, что постоянно проводится на склоне Куэста-де-Мояно. Роюсь в коллекции научных трудов, редких изданий и через несколько минут нахожу то, что мне надо: перевод Библии с иврита на испанский язык в картонном переплете кирпичного цвета.
— Сколько стоит эта книга?
— Пять евро.
Когда я протягивал купюру, в кармане джинсов начал вибрировать мобильный телефон. Я спокойно рассчитывался за покупку и улыбался продавцу, никуда больше не спеша. Засунув Библию под мышку, подошел к дереву и оперся на него беззаботно. И наконец-то заглянул в свой мобильный телефон, на экране — сообщение на испанском языке:
Остался один день, чтобы пожелать тебе не счастливого, а напряженного года, ведь для писателя это намного важнее, как я понимаю. Не теряй времени, начинай писать свой роман сегодня. Надеюсь однажды снова тебя увидеть.
Надя
Я радовался тому, что снова увижу Фернандо в понедельник. Это было второго февраля. В соборе витал приятный запах, и как только старик заметил, что я переступил порог, он тут же потер руки.
— Заходи, странник! — воодушевленно произнес он, даже не поприветствовав меня. — Следуй за мной, мне нужно тебе кое-что показать.
На столе с синтетическим покрытием лежали два пакета из фольги, которые он тут же раскрыл.
— Ой! — воскликнул я. — Блины! Так вот что благоухало уже на входе, а я никак не мог понять… Какой сюрприз!
Его зрачки блестели, как у деда, который только что подарил красную карету — игровой пульт управления — своему маленькому внуку-принцу на день рождения. Если не считать, что Фернандо одновременно и был тем ребенком, что получил подарок, — так он восхищался своим сюрпризом!
— Неужели это вы их приготовили?
— Конечно!.. Ну, точнее, почти… я помогал. Принес сестре корицу и гречку.
— Сразу и то и другое? В блинах корица и гречка? Это местное фирменное блюдо?
— Да, очень местное. Джильда немного ограниченна в возможностях, что касается ее квартиры. Но она по-настоящему искусная повариха. Всегда пробует новые рецепты.
— Мне это очень нравится. Люблю оригинальность. И оригиналов тоже люблю.
Он не переставал улыбаться, все еще гордый и счастливый тем, что из этого вышло, — радостью, которую удалось доставить. Он был равно и ребенком и дедом. И — святым. А главное, другом. Старым и светлым, как день.
— Они еще теплые, — говорил он довольно, когда поставил на стол одну из тарелок. — Сегодня я намеренно пришел позже, хотел, чтобы ты их попробовал теплыми. Договорились же на десять часов, а уже…
Старик отыскал свои огромные карманные часы — реликвию, которую хранил в кармане шерстяной куртки.
— …одиннадцать тридцать! — воскликнул он. — Если я буду каждое утро начинать работу в такое время, барселонцы закончат храм «Саграда Фамилия» раньше, чем я закончу свой! Ты неисправим, странник!
— К сожалению, лег спать поздно, поэтому утром с трудом проснулся. Я вам расскажу об этом в другой раз… кстати, я не завтракал и очень голоден.
Мы сели вместе за стол и проглотили по полдюжине блинов каждый, смакуя замечательное — не столь уж знаменитое! — «Тоскар Монастрелль». В глазах отражалась наша сытость, хорошее настроение, ощущение братства. И дружбы. Я вспомнил поговорку, которую часто повторяла моя мать в такие минуты: «Светлое Сретенье — конец зиме».
После еды Фернандо вытащил из сумки маленький деревянный инструмент — окарину. Поднес эту древнюю флейту к губам и извлек из нее несколько меланхолических нот. Это звучало красиво. И мощно.
— Не знал, что вы играете на этом инструменте, Фернандо.
— О! Я только пробую, импровизирую. Подбираю мелодию на слух, по…
— …наитию, знаю.
— Мой отец играл на окарине, когда я был маленьким. Даже во время войны, я имею в виду гражданскую войну, по вечерам, бывая дома, он радовал нас — мою мать, сестру и меня. Незабываемые минуты. Я их возвращаю насколько возможно, но не умею читать ноты и поэтому не получается выучить любимые куски…
— Что касается чтения, у меня для вас есть кое-что.
Я вытащил из рюкзака оказию, что приобрел у букиниста на склоне Куэсто-де-Мояно.
— Это Библия. Я подумал, что… ну…
Я не знал, как сформулировать свое предложение, чтобы не ранить старого человека, не напоминать о его невежестве.
— Почему бы нам не почитать ее вместе? — сообразил я наконец.
Он не произнес ни слова.
— Так как мы видимся практически каждый день, — продолжил я, — кроме, разумеется, воскресенья, и мне тоже интересно открыть для себя эту книгу, с которой я мало знаком, даже не принимал ее из-за того, что произошло с моей матерью… ну, вы знаете эту историю… Итак, я решил, если вы согласны, читать ее вслух каждый день, возможно, те пассажи, которые выберете вы.
Он словно онемел. Но взгляд был красноречивым. Этот взгляд пронзил меня, и кобальт его глаз навсегда отпечатался в моем сердце.
Наконец старик взволнованно пробормотал:
— Нельзя ли начать с того места, где речь идет о Сретенье, это так кстати.
— Разумеется, Фернандо. Где же это место?
— Сорок дней после рождения Господа. Когда Его представляли в храме…
Легкий ветерок, что проник через проемы будущих витражей, смял несколько страниц. Пока я искал обсуждаемый пассаж — всего лишь несколько секунд, — меня захлестнула волна необъяснимых чувств, ощущение безмятежной силы и пользы, важности и вместе с тем покорности. И тогда я начал читать вслух главу из Евангелия от Луки:
…Ныне отпускаешь раба Твоего, Владыко, по глаголу Твоему с миром;
…Ибо видели очи мои спасение Твое…[5]
