— Тебя снова что-то тяготит, — констатировала она, уловив нотку недовольства.
— Ну да…
— Жизнь как пирог, милый, даже если поворачивается задом, хватай кусок побольше.
— Знаю, знаю, — рассмеялся я. — У меня к тебе просьба.
— Занимаешься теми убийствами. — И снова не вопрос, а констатация. Многое Бриаллен знает сама, что-то узнает от других, так что мимо нее ничто не проскользнет. Я выложил все. Если не доверять ей, то тогда вообще некому.
— Дананнские сердца, — пробормотала она. — Кое-какие соображения у меня есть, и я даже пороюсь в тех пыльных старых гримуарах, но только при одном условии: ты должен прийти на обед.
— За мной должок побольше.
— Долги за теми, кто надоедает, а ты мне пока не докучал. Позвони через пару дней, — сказала она и, не добавив больше ни слова, повесила трубку. Как всегда. Я улыбнулся. Кто такая Бриаллен? Так сразу и не скажешь. Она и жрица-друидесса, и учитель, и исследователь, но самое главное — друг. Это ее я увидел, когда очнулся в госпитале. Другим был Стинки. А еще у нее одна из лучших библиотек по эту сторону Атлантики.
Я вывел на экран файлы и еще раз прошелся по данным. Все три убийства случились неподалеку от авеню. Рагнелл Дананн Сидхе, первая жертва, обнаружен в переулке, за пару кварталов от того места, где найден Пач Дананн Сидхе, вторая жертва. Гамелин, последняя жертва, закончил свои дни в квартале от него. С одной стороны, ничего удивительного. Переулки Вейрда — рассадники преступности. С другой стороны, я не мог не учитывать возможность того, что жертв связывает не только род занятий. Совершающий убийства иной, может быть, просто живет в этом районе.
Стиллингс-стрит и Питсбург-стрит, соединяя авеню с Конгресс-стрит, образуют вытянутый прямоугольник. По ночам машины курсируют здесь постоянно, высаживая одних пассажиров и подбирая других, так что получается что-то вроде бесконечной карусели. Рагнелл работал на улице, в основном на Стиллингс-стрит, возле Конгресса, а вот Пач искал клиентов среди посетителей сомнительного заведения под названием «Флиттербаг» на авеню. После разговора с Шаем и Робином появилась еще одна связь, Гамелина с баром. Мердок отрабатывал знакомых жертв. Пока никто из них не вспомнил ничего примечательного. Вторник — тихий день. Мало посетителей — мало свидетелей.
Экспертиза найденной на месте преступления одежды ничего особенного не дала. Волосков и тканей оказалось так много, что в лаборатории управления полиции Бостона до сих пор изучали тунику, которая была на Рагнелле в ночь убийства. В полиции слишком мало иных, а люди имеют свойство ставить на первое место человеческие проблемы. Везде политика.
Пач скрывал синяки под слоем косметики — бедняга не мог позволить себе купить даже дешевый вард и, если бы не умер от рук убийцы, нашел смерть на кончике иглы.
И вот теперь Гамелин. Юный Дананн, прибывший недавно из неведомых краев. Делать какие-то выводы слишком рано, но уже ясно, что он на момент смерти был здоров. И пьян.
Досадуя на себя, я выключил компьютер. Меня мутило от вида выпотрошенных тел. Я прошелся по квартире, стараясь понять, что толкает людей на ту или иную дорогу и потом ведет по ней. Почему кто-то заканчивает свой путь мертвой шлюхой? С какой утраты началось скольжение вниз? В чем первопричина? В физических особенностях? Любви? Деньгах? Власти?
Я стащил одежду, встал под душ и ошпарился горячей водой. Ощущение проникающего под кожу жара приносило болезненное облегчение. Хотелось не просто смыть, а спалить неудовлетворенность и разочарование. Я прибавил температуры, уравнивая ее с горячкой расползающейся по мне злости. Глупость иных не поддавалась ни объяснению, ни пониманию. Столько возможностей — только пожелай, так нет же, надо изваляться в грязи Вейрда. Я слышал причины и оправдания, если можно так назвать пустую болтовню о всеобщей греховности, моральном разложении и падении нравов, ими же и порожденных. О малой значимости секса в культуре народов, где новая жизнь рождается крайне редко. О способности к адаптации и восстановлению тех, чье существование рассчитано на столетия. Все это и еще многое другое я слышал не раз. Но такие аргументы звучат неубедительно на фоне впустую растраченных жизней, боли и смерти.
Подставляя тело под хлещущую струю кипятка, я знал, что не могу позволить себе потерять даже минуту из отпущенного мне времени. Иногда то темное пятно в голове представлялось мне чем-то вроде раковой опухоли, клетки которой делятся и множатся, постепенно вытесняя из моего тела последние унции способностей. Мне чуть больше сорока лет — детство по меркам моего народа, — но я хочу прожить больше, намного больше, тогда как некоторые глупцы рискуют жизнью ради новых ощущений, кайфа от дури или секса.
Я направил на себя ледяную струю и даже вскрикнул от шока. Зато какое удовольствие вытереть распаренную кожу грубоватым полотенцем. Надевая халат, я поймал себя на том, что испытание контрастным душем по сути ничем не отличается от тех физических мучений, на которые обрекают свои тела те, кто стремится таким образом смягчить душевные терзания. Я пытался ощутить себя живым. Как и они. Ненавижу эти мгновения осознания и признания родства с теми, кто обманывает мои надежды. Они-то и напоминают, почему я люблю Вейрд.
Я сварил свежего кофе и снова включил компьютер.
Глава 3
Если мои предки для поддержания формы бродяжничали в свое удовольствие по лесам и затевали войны, то мне приходится довольствоваться походами в спортзал, где я три раза в неделю занимаюсь пауэрлифтингом. Спортзал Джима — приятное во всех отношениях заведение в тихом местечке на Конгресс-стрит, за мостом от Вейрда. Мне оно понравилось по трем причинам: я никого там не знал; там пахло, как и должно пахнуть в спортзале; и там не было безалкогольного бара. Клиентура смешанная, от финансистов до шоферов-дальнобойщиков, иных практически нет. Атмосфера благожелательная, никто не строит из себя примадонну и не лезет в чужие дела. Зеркала только в раздевалке.
Восстановлением мышечного тонуса я занялся после того, как вышел из госпиталя. Держался в сторонке, не нажимал, работал только с небольшими отягощениями. Удивительно, каким слабым становишься, полежав в больничной палате. У Джима я и познакомился с Мердоком. Поначалу наше общение ограничивалось тем, что мы кивали друг другу при встрече да покачивали головой, когда кто-то, не рассчитав силы, покряхтывал от натуги. Примерно год назад я в приступе тщеславия — к сожалению, такое случается со мной нередко — попытался толкнуть слишком тяжелую штангу и в результате оказался прижатым ею к скамье; Гордость не позволяла позвать на помощь, и я просто лежал, надеясь, что соберусь с силами и освобожусь сам, не сбрасывая блины и не привлекая к себе ненужного внимания и сочувственных взглядов.
В какой-то момент надо мной появилось перевернутое лицо Мердока с притаившейся в уголке рта усмешкой.
— Помочь?
— Да, — выдохнул я. Так родилось наше партнерство. Вскоре мы начали работать вместе: он делился опытом и подбрасывал советы, я со своей стороны рассказывал о фейри, гномах и флитах. С тех пор наше сотрудничество продвинулось далеко вперед.
