аттестат. Расписать ему его светлое будущее и все такое. Но что-то мне говорит, что он залез в палатку не для того, чтобы выслушивать проповеди.
– А что, ты думаешь, ему нужно?
– А ты сам как думаешь? Что тебе нутро подсказывает?
Я закрыл глаза, так же, как делал это пятничными вечерами в Вашем кабинете. Успокоил свои мысли, спустился глубоко внутрь себя и спросил Личность, что она посоветовала бы касательно Эли. Когда я открыл глаза, Исайя сказал, что его радует моя молитва, а когда я решил его не поправлять, добавил, что я обязательно обрету веру. Потом он сказал, что если кто и может помочь Эли, то это я. «Даже со всем тем, что случилось», сказал он.
– Этот парень поселился у тебя во дворе не просто так, – добавил он. – Как ты собираешься ответить на зов Господний, Лукас? Как исполнишь служение Всевышнему? Ты одарен духовной силой. Я видел ее. Скрывать от мира такой свет – просто грех.
Исайя ухватил мою голову и прижал к себе, так что мой лоб уперся ему в ключицу. Руки у него были сильные, он держал меня и обращался к своему богу с просьбой помочь мне исполнить мое предназначение. В своей молитве он еще раз упомянул, что я добрый человек, что я помог многим подросткам, а потом сравнил меня с Самсоном, которому филистимляне сначала отрезали волосы, а потом ослепили и заковали в кандалы. Потом он сказал: «Господи, ниспошли моему другу и коллеге Лукасу силу, достаточную, чтобы повалить столпы, в которые он упирается, и восстановить порядок и согласие в помощь этому мальчику. Отче наш, Ты знаешь, что я молю тебя обо всех твоих чадах ежедневно, но этому, во дворе, нужна лишняя порция. А наш Лукас – именно то, что нужно, и мы с Тобой оба это понимаем. Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, аминь».
Тут Исайя отпустил меня, но сжал мое плечо еще крепче обычного, так, что я поморщился, а потом притянул к себе для дополнительного объятия. Потом он дважды похлопал меня по щеке, а потом рассказал, как дела в школе, и упомянул, что его дочь Ализа ждет ребенка. Он засмеялся, потому что Ализа, оказывается, объявила, что это они с мужем беременны, и сказал, что мы с ним окончательно устарели и скоро совсем перестанем понимать младшее поколение.
В выпускной год, который для нее был уже много, много лет назад, Ализа часто приходила ко мне в кабинет, поскольку с ней случилось то, что обычно называют «кризис веры» – то есть она начала сомневаться в той религии, которая досталась ей по наследству от Бесс и Исайи. Она настолько запуталась в своих чувствах по этому поводу, что совсем перестала есть. Я по большей части просто сидел и слушал, но иногда также вставлял замечания, что она теперь взрослая девушка и только от нее самой зависит, как устроить свою будущую жизнь. Я помню, какое страдальческое было у нее выражение. Родители ожидали, что она так и будет петь в церковном хоре и учить малышей в воскресной школе, а у нее больше не было на это душевной энергии. И еще я помню, что удивлялся тогда – как это Бесс и Исайя, будучи настолько чуткими и заботливыми людьми, воспитали дочь, которая боится сказать родителям, чего ей на самом деле хочется. Меня это огорчало, но Исайе я не проронил ни слова. Это был секрет Ализы, а не мой.
Сразу после выпускного она отыскала меня на школьном футбольном поле, поцеловала в щеку и заключила в объятия, которые продолжались немного дольше, чем позволяли рамки приличия, шепча мне в ухо: «спасибо, спасибо». В конце того лета она улетела в университет в Лос-Анджелесе. Я ее в последнее время почти не встречал – она осела в Калифорнии и в Пенсильванию наведывается редко.
Так вот, мы сидели в гостиной послемолитвенно, и я был рад за Исайю и за беременных Ализу и Роберта, ее мужа – и я так и сказал вслух, – но на самом деле я был гораздо сильнее обеспокоен появлением Эли у меня во дворе.
Чего он хотел?
Что ему было нужно?
Почему он выбрал меня?
А вдруг он явился, чтобы наказать меня, потому что решил, что я в чем-то виновен? Я легко представляю себе, как неокрепший ум мог запутаться, пытаясь сопоставить все детали событий того вечера в кинотеатре, попавшие в прессу, и тем более вывернутые наизнанку в интернете, не говоря уже о том, как слухи искажаются последствиями посттравматического стресса.
К моему удивлению, Исайя принес дорожную сумку и сказал, что Джилл останется на ночь с Бесс – чтобы «переговорить по-женски», – а сам он будет спать на моем диване, на случай если с Эли будет что-то не так.
– Каин и Авель, – сказал Исайя. – С первым, самым трудным заданием ты справился. Теперь пришла пора заняться юным пастухом, который и сам не более, чем агнец. У этого мальчика во всей его сущности не найдется ни крупинки злобы, но последние события научили нас, что ни на что нельзя полагаться. Так что давай медленно и внимательно.
Я думаю, он хотел сказать, что трагедии странным образом влияют на сознание, но не мне Вам об этом рассказывать. Думаю, и Юнг бы согласился.
Той ночью, когда я запер дверь и встретился со своей окрыленной Дарси, она указала на пятно оранжевого света за окном и сказала: «Путь вперед лежит через этого мальчика».
Я спросил, что это значит.
– Путь вперед лежит через этого мальчика, – повторила она.
– Было бы лицемерием с моей стороны продолжать писать письма Карлу, и в то же время отказываться от общения с Эли, так? – уточнил я. – Это в своем роде духовное испытание, да?
– Путь вперед лежит через этого мальчика.
Больше моя окрыленная Дарси ничего не сказала.
Утром Исайя встал и пошел в школу, а мальчик никак себя не проявил, даже когда Джилл к обеду вернулась и потыкала в палатку метлой.
Эли сидит в палатке уже четвертый день. Я не смог его застать снаружи от нее, хотя следил довольно внимательно. Все это очень странно, и – прошу прощения за подробности – мне очень интересно, каким образом он облегчается.
Я написал Вам это письмо, подпитал, так сказать, свои силы при помощи нашей терапевтической общности и теперь собираюсь поговорить с Эли – как только вернусь с почты.
Видите ли Вы меня, когда я иду
