Ознакомительная версия. Доступно 7 страниц из 33
Каланча лежал в углу, одной рукой он почему-то закрывал лицо, а в другой у него был зажат «веблей», из которого он палил в потолок и в верх стеклянной витрины, крича при этом недуром:
— Полиция! Грабят!
Над ним и немного сбоку навис крепкий мужчина в чуйке и пытался ударом кистеня или выбить револьвер, или попасть Каланче по голове, однако тот махал стволом наугад перед собой, и бандит вынужден был тогда отскакивать назад.
Справа такой же здоровенный малый держал Гаммеля за горло, уткнув ему лезвие большого ножа в бок, и что-то угрожающе говорил, а ювелир ошарашенно хлопал глазами, не в силах ничего сделать.
Прямо посреди залы стоял среднего роста, русоволосый бритый субъект с табакеркой в руке, и хладнокровно наблюдал происходящее. Увидев вбежавшего Лыкова, он коротко приказал:
— Ноздря!
Тотчас же верзила, трясший Гаммеля, отпустил его и бросился с ножом на Алексея.
Ситуация была для Лыкова привычная, он не раз на Кавказе схватывался так с турками и чеченцами и всегда использовал один и тот же прием, опасный для исполнителя, но эффективный. Лишь поэтому он успел среагировать, что ничего не пришлось выдумывать. Он сделал шаг навстречу ножу, потом перед самым лезвием развернулся правым плечом вперед — рука Ноздри с ножом проскочила вдоль живота, Алексей левой рукой схватил ее крепко за запястье, а правой снизу сильно подбил выше локтя. Раздался хруст ломаемого сустава и дикий крик; Ноздря выронил нож и упал на колени, с воем зажимая изувеченную руку.
Мгновенно второй в чуйке бросил Каланчу и с кистенем кинулся на полицейского. Тот, не мешкая, пнул ему под ноги скрюченного Ноздрю, так что громила чуть не перелетел через него на пол. Воспользовавшись замешательством, Лыков перепрыгнул через лежащего, схватил чуйку за кисть и сжал со страшной силой — тот всхлипнул и выпустил из сломанных пальцев кистень. Правой рукой Алексей ухватил противника за пояс, легко оторвал от пола, поднял на уровень плеча и, круговым движением запястья перевернув вниз головой, с силой швырнул в стену. В этот момент что-то больно чиркнуло его по боку, сзади раздался тонкий звон металла, и Алексей увидел, как под ноги ему упал кинжал с длинным треугольным лезвием.
— Сашка Регент! — крикнул он, разгоряченный схваткой, и развернулся к третьему бандиту, готовый сразиться и с ним. Однако тот, сбитый, видимо, случайно, ногами закрученного в воздухе чуйки как раз при попытке ударить в спину Алексею, ловко перекинулся через голову прямо на ноги и выбежал на улицу. Лыков бросился было за ним, но Регент впрыгнул на ходу в ожидавшую его пролетку и та на бешеной скорости умчалась к Ирбитскому мосту. Алексей схватился за пояс — оружия при нем не было, свисток он забыл дома, да и в магазине Гаммеля оставались двое налетчиков и раненный, по-видимому, в лицо, Марк.
Лыков вернулся обратно в магазин, когда и чуйка, и Ноздря начали подниматься. Чуйку, как более опасного, Алексей с маху ударил кулаком сверху по темени, тот снова упал и отключился уже надолго. Второй сразу же сел на пол и закрыл голову здоровой рукой.
— Вот так и сиди, — приказал ему Лыков, обыскал его и нашел второй нож, поменьше, в голенище сапога, а в кармане кафтана — тяжелую свинчатку.
Гаммель тем временем сбегал за водой и стал промывать Марку глаза. Как потом выяснилось, Сашка Регент вошел в лавку сначала один, поинтересовался товаром и по ходу разговора вынул табакерку и стал нюхать из нее табак. Каланча через минуту заметил, что у «покупателя» нет левого мизинца, потянулся за спину за револьвером и тут же получил пригоршню табаку в глаза. Сразу же вбежали еще два бандита, но ослепленный Марк принял единственно верное решение — стал стрелять наугад поверх голов в витрину, чтобы привлечь внимание прохожих. Все же, если бы Алексей не появился так вовремя, дело Каланчи было бы плохо, так как в барабане «веблея» оставался последний патрон.
Глава 5
Рассказ ювелира
Козьмодемьянская церковь на Рождественской улице.
Через час Лыков, Гаммель, Марк, пристав Львов и Благово сидели в кабинете полицмейстера. На столе перед Каргером лежал зловещий стилет Сашки Регента.
Беседу, как всегда, вел Благово.
— Господин Гаммель! Давеча вы обманули полицию, сказав, что убитый третьего дня приезжий не известен вам. Наши сыщики не имели доказательств вашей лжи, хотя и чувствовали ее; теперь она очевидна. Только храбрость помощника сыскного надзирателя Лыкова спасла сегодня ваши жизни… Что будет с ними завтра, если вы будете продолжать нам лгать?
— Да, я виноват, — быстро согласился ювелир. — Я все расскажу. В первую очередь, приношу свои извинения за обман следствия; я был связан обязательством, данным клиенту. Теперь я понимаю, что поступил глупо и поставил под угрозу три жизни, считая с нами и Алексея Николаевича. Ему, кстати, наша с Марком нижайшая благодарность…
Что касается убитого, то его зовут Митрофан Осипович Елатьменский. В Рогожской староверческой общине он был кем-то вроде исполнительного директора, а Арсений Иванович Морозов — председатель совета директоров.
(Полицейские дружно хмыкнули от такого образного сравнения).
— До общины дошли сведения, что в Нижнем Новгороде появилась и готовится для продажи на ярмарке неизвестная рукопись протопопа Аввакума Петрова…
— Что значит «для продажи на ярмарке»? — перебил Гаммеля полицмейстер. — Ее выложат на прилавок?
— Конечно, нет. Нижегородская ярмарка — не только самый большой в мире торг, но и ежегодная подпольная сходка староверов всех основных толков и сект: поповцев, беспоповцев, духоборов, скопцов, молокан и даже бегунов. Здесь они собираются в тайных моленных домах, обсуждают накопившиеся за год важнейшие вопросы и принимают по ним решения, обязательные к исполнению всеми членами секты. Как я понял, хозяин рукописи — кто он, мне не известно — предложил ее на своего рода закрытый аукцион основным толкам: кто больше даст. Рогожская община, узнав об этом, выделила пятьсот тысяч рублей для приобретения рукописи…
— Пятьсот тысяч! — ахнули Каргер и Лыков, а Благово стукнул молча себя кулаком по колену.
— Пятьсот, — подтвердил ювелир, — и эти деньги лежат у меня сейчас в сейфе, в моем магазине. Точнее, там не хватает пятидесяти тысяч, их забрал Елатьменский вечером того дня, когда его убили. Он пошел знакомиться с рукописью и взял с собой задаток. Бандиты заявились ко мне именно за этими деньгами.
— У кого рукопись? Ах да, вы же уже сказали…
— Ей-богу, ваше превосходительство, не знаю. Митрофан Осипович ничего об этом не говорил, а я и не спрашивал. Мое дело — хранить его кассу, и не более.
— Почему именно вам рогожцы доверили хранить деньги? У них же здесь полно своих лавок, с сейфами, с охраной.
— Серьезные рогожцы, кроме Арсения Морозова, еще не приехали; ярмарка по-настоящему развернется лишь к двадцать пятому числу. Местным поповцам они не доверяют: у рогожцев, как в любой организации, свои интриги. А я — семейный ювелир Богородско-Глуховской и «викуловской» ветвей фамилии фабрикантов Морозовых, которые последние двадцать лет руководят Рогожской общиной.
Ознакомительная версия. Доступно 7 страниц из 33
