тогда только-только зачислили вторым пилотом к Дерену. Ориентировался я на Джанге плохо: приказали охранять — я и охранял. Кэпу становилось то лучше, то хуже. А потом всё началось.
— А разве пилоты тоже занимаются охранной службой? — удивился Ченич.
— На «Персефоне» — да, — едва не рассмеялся Рэм. — Новичков это напрягает.
— Значит, ты оказался среди пилотов, что приняли бой в небе над Джангой? Но там было сорок неопознанных кораблей разного тоннажа и ударной силы. Как вы вообще сумели уцелеть?
Рэм вздохнул. Ченич читал дэпы, и потому поверить в то, что произошло на самом деле, ему было непросто.
Вражеских кораблей и в самом деле было сорок.
Полицейский крейсер и две имперские шлюпки вступили в неравный бой и сумели увести противника от планеты.
Конечно сорок бандитов — это ещё не сорок кораблей крыла. Тяжёлых крейсеров, вроде «Персефоны», там было всего три. Но всё равно смерть в этом бою была лишь вопросом секунд.
Была бы. Будь капитан «Персефоны» таким же, как те, с кем он сражался.
Однако тема психического влияния на реальность в Империи была табуированной, да и секретность…
И Рэм просто не мог рассказать в деталях, что творилось в небе над Джангой. Тут уж Ченич или поверит ему на слово, или нет.
Ченич хмурился. В дэпах писали, что герои погибли, но глаза у Рэма были такие честные, что сосед засомневался в тех, кто верстал информацию.
А парень молчал. Наверное, ему было страшно вспоминать неравный бой в воздухе.
Не свою возможную смерть, нет. Мальчишки умирать не боятся. Но даже мальчишка способен догадаться, в какие политические жернова попали над экзотианской планетой имперские военные пилоты.
Их могли и под трибунал отдать после победы в этом неравном сражении. В Империи.
Ведь если верить Рэму, «террористы», заблокировавшие на орбите восемь пассажирских кортов с детьми, оказались свои, имперские. Прибывшие по приказу военного министра.
Зачем? Чтобы устроить кровавую бойню и не дать южным имперцам и Содружеству прекратить войну.
Рэм посмотрел в глаза Ченичу и кивнул.
Дерен говорил, что и капитан, и более высокое командование ожидали чего-то подобного. И старший был готов сражаться до конца.
Но для Рэма это был первый настоящий бой.
Он и не понял сначала, что происходит. Знал ведь, учили, что с террористами переговоров не ведут. А раз планировались переговоры — то это была просто подстава. С обеих сторон.
Знал. Но не сразу сообразил.
Обе имперские шлюпки, как и было приказано, держались на расстоянии, присматривая за полицейским катером со своим капитаном. Пока во время «переговоров» не выяснилось, что вместо террористов над Джангой висят военные имперские корабли.
А потом флагман террористов открыл огонь по катеру, где был капитан. И обе шлюпки тоже вступили в неравный бой.
Рэм был слишком юн, чтобы всё это осмыслить как надо.
Дерен потом не раз объяснял, проговаривал, что Север Империи давно уже разошёлся в целях с имперским же Югом. Что северные имперцы перестали быть своими для южных.
Но в тот момент Рэм и не думал о том, что стрелять приходится по своим. Он просто вообще не понимал, что делает и куда стреляет.
Он исполнял приказы старшего, как умел. Он не виноват, что на Юге и имперцы, и экзоты хотели мира, а северное руководство хотело стереть Экзотику к хэдовой матери. А если южная часть Империи против, то и её — тоже.
Север решил, что на Юге расплодились мутанты. Что человечество надо зачистить от дурной крови. И они были правы.
Но если бы не эта «дурная кровь», капитан бы не выжил. А может, не выжили бы и они с Дереном.
— Я не знаю, как нам удалось уцелеть, — признался Рэм. — Вторую нашу шлюпку мы потеряли ещё над Джангой. Там был сержант Вили, и он был добрый. Катер с капитаном горел, но флагман этих недоделанных террористов успел принять его в ангар, и мы не могли дать им уйти. Мы сумели приклеиться к обшивке одного из вражеских крейсеров и войти вместе с ним в зону Метью. А когда вышли, сумели удрать. Нас подобрала экзотианская эскадра эрцога Локьё. Пока ещё условно вражеская. А потом меня выпустили. Одного. Дерена оставили заложником. Наверное, я никакой ценности не представлял. Думал, что уже его не увижу, но он вернулся. А потом вдруг закрутилась вся эта история с разделением Империи на Южную и Северную и подписанием мирного договора между Содружеством и Объединённым имперским Югом. Тут вы уже и без меня всё знаете.
Рэм вздохнул и, обрывая неприятный разговор, вывел на стену дэп-комнаты список свежих голофильмов. И вычеркнул те, что про войну.
Он слишком подробно всё вспомнил, и настроение опустилось — ниже некуда.
Ченич понял.
Он поднялся: каюта, наверное, уже прогрелась.
— Ты не сердись на меня, старика, — сказал он.— Мне, наверное, не понять. Я никогда сам не держал в руках боевого оружия, а уж стрелять по людям... Если хочешь — то хорошо, считай, что я струсил и убежал от войны. Что нужно было бороться…
«А разве есть варианты, что не убежал?» — зло усмехнулся про себя Рэм.
Но сумел не спросить. Ссориться с попутчиком и мучиться потом в одной каюте три дня? Ну уж нет.
— Может, нам кофе где-то попить? Или чаю? — предложил он, сбрасывая уже набранный голоэкран.
Нехорошо было, если они так сейчас и расстанутся — не договорив и не договорившись. Понятно, что сосед не очень-то и поверил, что война на Юге шла не только между Империей и Содружеством, но и внутри самой имперской военной машины.
Но сумел хотя бы дослушать, и то хлеб.
Рэм запомнил, что Ченич напитков после еды не заказывал. Да и ему самому ещё можно было немного выпить.
В конце концов, большинство пилотов «Персефоны» считало, что совместное употребление спиртных напитков решает большую часть проблем с общением.
— А если коньяк? — спросил Ченич, словно бы угадав мысли Рэма. — Или у тебя к нему такое же отношение, как к курению?
Парень с улыбкой показал ему на запястье, где из-под рукава комбеза выглядывала чёрная полоса спецбраслета.
— У меня тут всё регламентировано по спиртному, — ответил он. — Есть норма по весу тела, генетике. И медицинский кластер браслета фиксирует, сколько я выпью. Коньяк мне уже сегодня, скорее всего, нельзя, но в принципе, я не против физиологических норм.
— Ну
