Кто бы ни напал на нее, он знал, что ей понадобятся деньги. Обратили ее не случайно. И, вероятно, не случайно он оставил ей руку на солнце. Как еще она бы узнала, что до заката надо отлеживаться? Но если он хотел ей помочь, желал, чтобы она выжила, почему просто не сказал, что нужно делать?
Джоди собрала деньги и запихивала их обратно сумку, когда зазвонил телефон. Она посмотрела на аппарат: в такт звонкам пульсировал оранжевый огонек. Никто не знает, где она. Должно быть, портье. После четырех звонков она сняла трубку.
— Кстати, ты не бессмертна. Тебя еще можно убить.
В трубке щелкнуло, и Джоди ее положила на рычаг.
Он сказал «тебя можно убить», а не «ты еще можешь умереть». Убить.
Джоди, схватила сумку и выбежала в ночь.
ГЛАВА 6
Животные
Дневная публика звала их «Животными». Управляющий как-то утром пришел на работу и увидел, как один, полуголый, болтается на гигантской заглавной букве красной вывески «Безопасного способа»[6]на крыше, а остальные, пьяные, там же обстреливают его зефиринками «Костровые». Управляющий наорал на них и обозвал «Животными». Они в ответ заулюлюкали и отсалютовали ему, обильно полив друг друга пивом.
Теперь их оставалось семеро — без вожака. В магазин они ввалились около одиннадцати, и управляющий сообщил, что теперь у них будет новый начальник:
— Этот парняга вас быстро уму-разуму научит — он все умеет, у него резюме на четыре страницы.
Полночь застала Животных на кассах — они сидели у выхода из торгового зала и делились заботами за ящиком «Гото-Взбей».
— Ну его на фиг, этого фраера с Востока, — сказал Саймон Маккуин, старейшина. — Я свои полсотни коробок в час как кидал, так и буду, а если ему надо больше, пусть кидает сам. — Саймон пыхнул закисью азота из баллона взбитых сливок и прокрякал: — Он тут испарится, как пук на сковородке.
Саймону исполнилось двадцать семь — мускулистый, весь жилисто-натянутый, как струна банджо. Он был ряб и востролиц, носил гриву темно-каштановых волос, которым банданой и черным «стетсоном» не давал спадать на лицо, и полагал себя ковбоем и поэтом. К лошади или книге он ни разу в жизни не подошел ближе, чем на выстрел из шестизарядника.
Джефф Мёрри, бывшая звезда баскетбола в старших классах, вынул новый баллончик взбитых сливок из ящика и спросил:
— А почему никого из нас не повысили, когда Эдди отвалил?
— Потому что они свою жопу от камушка не отличат, — ответил Саймон и быстро добавил: — Банку вверх.
— Вероятно, они сделали то, что сочли лучшим, — сказал Клинт, близорукий христианин-возрожденец в первом триместре — его не так давно простили за десять лет злостной наркомании, и он теперь стремился прощать всех и каждого.
— Банку вверх, — повторил Саймон Джеффу, который перевернул баллон и уже давил на спуск. Мощная струя взбитых сливок ударила ему в рот и забила горло, белая масса выстрелила из ноздрей, он поперхнулся до посинения и закашлялся.
Дрю, поставщик травы в бригаде и, следовательно, бортовой врач, нанес Джеффу сокрушительный удар в солнечное сплетение, от которого бывший центровой изрыгнул ком взбитых сливок размерами с небольшое дитя. После чего рухнул на пол, хватая воздух ртом. Ком благополучно приземлился на кассу номер 6.
— Помогает лучше маневра Хаймлиха, — ухмыльнулся Дрю. — А нежелательной интимности не возникает.
— Я же сказал ему держать банку вверх, — заметил Саймон.
В стекло постучали, все обернулись и увидели щуплого темноволосого паренька в джинсах и фланелевой рубашке — он ждал у запертой двери. Справа на поясе у него болтался этикет-пистолет.
— Это будет наш фраер.
Саймон пошел отпирать дверь. Клинт зацепил ящик взбитых сливок и сунул под кассу. Остальные избавились от баллончиков, куда смогли, и выстроились у касс, словно бы на смотр. Все предощущали конец эпохи — час Животных пробил.
— Том Флад, — представился новый парнишка, протянув Саймону руку.
Тот руку не принял, но воззрился на нее и смотрел, не отрываясь, пока новый парнишка смущенно ее не убрал.
— Я Сайм; это Дрю. — Саймон поманил новенького внутрь и запер за ним дверь. — Мы тебе счас хронокарту замутим.
Новенький последовал за Саймоном в кабинет, но по дороге приостановился и осмотрел плюху взбитых сливок на кассе шесть, затем Джеффа, который до сих пор отфыркивался на полу.
— Банку вверх, — сообщил новенький Джеффу.
Саймон вздел бровь всей бригаде и завел новенького в кабинет. Пока он рылся в ящиках на предмет новой хронокарты, тот спросил:
— Что, Сайм, кегли бьешь?
Саймон поднял голову и всмотрелся в лицо новенького. Может быть ловушка. Он сделал шаг назад и весь подобрался, как стрелок ровно в полдень.[7]
— Ну, бью.
— Чем?
— Мне нравятся двенадцатифунтовые «Упитаптицы».
— В сетке или без?
— Без, — ответил Саймон.
— Ага, сетки — для бабусь. Мне-то больше по душе четырнадцатифунтовые в собственном жире. — И Томми ухмыльнулся Саймону.
Тот осклабился в ответ и протянул руку.
— Добро пожаловать на борт. — Он вручил Томми карточку и вывел из кабинета. Бригада ждала снаружи. — Чуваки, — объявил Саймон. — Это Том Флад.
Бригада переминалась и пялилась на Томми.
— Он бьет кегли.
Бригада испустила коллективный вздох облегчения. Саймон представил каждого, промаркировав всех родом занятий:
— На полу Джефф, ряд сухих смесей, играет в баскетбол. Дрю, мороженые продукты и травник. Трой Ли, стеклотара, кунгфуист. — Трой Ли, низенький, крепенький, в черной атласной куртке, слегка поклонился. — Клинт, — продолжал Саймон, — каши и соки; они кореша с господом богом. — Клинт был высок и худ, весь в черных кудряшках, толстые очки и дебильная, хоть и блаженная, улыбка. — Саймон показал на коренастого мексиканца во фланелевой рубашке: — Густаво моет пол, и у него сорок детей.
— Cinco ninos, — поправил он.
— Прошу прощения, — поправился Саймон. — Пятеро. — Он передвинулся по проходу к лысоватому коротышке в вельветовых штанах. — Барри занимается мылом и собачьим кормом. Волосы у него выпали, когда он начал нырять с аквалангом.
