информацию. Эта женщина великолепна. Часть меня переживает за нее, а другая часть хочет встать на колени и сделать предложение руки и сердца.
Откуда взялась эта мысль?
― Хватит вопросов, ― жестко говорю я. ― Сначала о главном. Моя картина у тебя. Я хочу ее вернуть.
― Она не твоя, ― огрызается она. ― Она принадлежит Palazzo Ducale. Кто украл ее для тебя?
Еще один вопрос. Есть тонкая грань между бесстрашием и безрассудством, и Лучия, похоже, намерена переступить ее.
Я делаю глоток насыщенного красного.
― «Мадонна на отдыхе» находится в сумке, которую ты прижимаешь к груди. Я бы предпочел этого не делать, но я могу забрать ее силой, если до этого дойдет.
Она откидывается на диван. Ее руки дрожат, когда она открывает сумку и достает оттуда картину, надежно завернутую в ткань.
Я пугаю ее. Я чувствую себя мудаком, когда разворачиваю драгоценный холст.
― Ты ее не повредила, ― бормочу я, глядя на картину, где мать играет со своим ребенком. Когда я впервые взглянул на нее, то ощутил глубокое чувство узнавания, сопричастности. Я думал, что со временем это чувство исчезнет, но, несмотря на то, что прошло уже пятнадцать лет с тех пор, как я ее украл, оно никуда не делось. ― Это хорошо.
― Я куратор. Я знаю, как обращаться с произведениями искусства.
Слова резкие, но голос подавленный. Я заворачиваю картину обратно, откладываю ее в сторону, а затем сажусь напротив нее.
― Если ответить на твой вопрос, то я не нанимал вора, чтобы украсть картину. Я сделал это сам.
На ее лице мелькает удивление.
― Правда?
― Правда. ― Я подталкиваю к ней вино. На этот раз она берет бокал, кивнув в знак благодарности. ― Это было мое первое серьезное дело, ― продолжаю я. ― Мне следовало сразу продать ее, но я не смог с ней расстаться. ― Зачем я ей это сказал? ― С тех пор она висит у меня в спальне.
― Ты украл ее из Palazzo Ducale? Когда?
― Когда мне было шестнадцать. В музее был прием для приезжего мецената. Я переоделся официантом и пробрался на прием.
Она наклоняется вперед, открывая мне дразнящий взгляд на свое декольте. Желание пронзает мое нутро, и у меня перехватывает дыхание. Черт возьми, я хочу ее.
― И синьора Занотти знала, что ты украл ее. Я должна была догадаться, когда она предупредила меня. ― Она заправляет прядь волос за ухо ― неосознанный жест, который я нахожу глубоко сексуальным. ― Ты все еще не сказал, почему хотел встретиться со мной.
Надо отдать ей должное, она настойчива.
― Десять картин за десять лет, каждая из которых вернулась к своему законному владельцу. Ты не очень-то аккуратна, Лучия. Ты могла думать, что действуешь незаметно, но люди обратили внимание. Команде расследований Артура Кинкейда удалось заснять тебя на видео.
Я протягиваю ей свой телефон. Она смотрит короткое видео, нахмурившись.
― Я не понимаю.
― Как только его увидел, я узнал тебя. Ты меня не помнишь?
Глава 5
Лучия
Я тут же узнаю его. Это он.
Антонио Моретти, могущественный король Венеции и безжалостный глава ее мафии, ― мой таинственный спаситель.
Я смотрю на него, мои мысли мечутся. Возможно, мне следовало догадаться об этом раньше, но Антонио ― одно из самых распространенных итальянских имен. И я была слишком пьяна в тот вечер, чтобы как следует разглядеть его лицо.
― Десять лет назад, ― шепчу я. ― Это был ты.
― Да.
― О. ― Страх покидает мое тело. Я не знаю Антонио, но не могу поверить, что человек, который был со мной в самую страшную ночь в моей жизни, потому что не хотел оставлять меня одну, может причинить мне боль сейчас. Даже если он похитил меня. ― Спасибо за помощь той ночью, ― тихо говорю я. ― Если бы не ты, я бы, наверное, упала в канал. ― Затем я думаю о мужчинах, которые пытались меня ограбить. ― Или еще хуже. Ты не обязан был оставаться со мной, но ты это сделал, и я тебе очень благодарна.
Он выглядит почти шокированным моими словами. Неужели он не привык, что его благодарят?
― Это меньшее, что я мог сделать. ― Он наклоняется вперед, чтобы долить вино, которое я выпила, не заметив. ― Ты так и не позвонила мне.
Наши пальцы соприкасаются. Меня пронзает дрожь, и я снова убеждаюсь, что Антонио Моретти ― очень привлекательный мужчина. Даже в прошлом сквозь свое горе я поняла это, когда попросила его остаться в гостиничном номере.
― Я была разбита. Мне не хотелось ни с кем разговаривать. ― Я кладу свою руку на его. ― Но мне не единожды хотелось сделать это.
И я глажу его пальцы.
Что я делаю?
Я убираю ладонь, и на его лице появляется ироничная улыбка.
― Боишься, cara mia?
Cara mia. Моя дорогая. Он назвал меня так десять лет назад. Я помню только обрывки той ночи, воспоминания почти стерлись, но это ― нет. Я помню ласку в его голосе, то, как он стал хриплым.
― Мне стоит бояться? ― Я поднимаю пальцы к шее, большим пальцем поглаживая давно побледневший шрам, оставшийся после той ночи. Я помню, как его рука касалась моей кожи. Помню, как он спрашивал, кто это со мной сделал.
― Все в Венеции боятся меня. ― Его голос суров, но глаза пылают. ― Альвиза Занотти боится, и Валентина тоже. Она предупреждала тебя обо мне, не так ли? Она сказала тебе не воровать в Венеции.
По позвоночнику пробегают ледяные мурашки, и я дрожащими руками опускаю бокал с вином.
― Откуда ты знаешь Валентину?
Я не думаю,
