умысла в этом не было, вполне обычная ситуация при общении с Марком.
Принадлежит местное издание двум братьям совершенно не схожим ни по внешности, ни по характеру, ни по наклонностям. Младший, Джереми, занимается всеми финансовыми и организационными делами — от ремонта оборудования и найма работников до распространения самой газеты. Видела я его пару раз: очень собранный, немногословный и деловитый человек с крупным носом и острыми, глубоко посаженными глазками.
Его старший брат Марк отвечает за содержание нашего «Вестника»: с удовольствием собирает, а то и выдумывает самые невероятные слухи; пишет хвалебные статьи о городских властях и неожиданно колкие заметки о балах и приемах. Местные новости он ухитряется узнавать одним из первых, вываливая их на головы своих читателей, как прокисшую капусту из миски — громко, смачно, со вкусом…
Надо сказать, тандем у братьев получился отличный — газета процветает.
Именно Марку я и приношу свои объявления, поэтому давно привыкла к его вечной безалаберности и рассеянности. Удобно устроившись на не предложенном мне стуле, расправила юбку и поинтересовалась городскими новостями.
Вместо ожидаемого перечисления грядущих ужинов и свадеб, редактор состроил таинственно- испуганную физиономию и заговорщически прошептал:
— Скоро случится страшное…
— Война? Мор? Голод? Новые налоги? — решила уточнить я масштаб грядущих бедствий, не дождавшись продолжения.
— С налогами к Джереми, все к нему… Война? Какая война? Где ты об этом услышала? На нас нападают?
— Да вроде нет пока. Просто пытаюсь угадать, что же такое страшное скоро случится?
— Все хуже, намного хуже… Вчера, на обеде у градоправителя, мне по секрету сообщили, что герцог не доволен нашим магистратом… И даже собирается прислать проверяющих. Это совершенно точные известия, господин Наррин сам сказал об этом… Что же теперь будет, что будет?
Марк трагически закатил глаза, надул пухлые румяные щечки и приложил растопыренную ладошку куда-то в область грудной клетки, демонстрируя всю глубину своего отчаяния. Сочувствия он у меня не вызвал, только легкое недоумение. Ничего полезного ни приюту, ни городу местные власти отродясь не делали, так что печалиться об их судьбе я смысла не видела. Одних воров сместят, другими заменят — эка невидаль. Ничего в нашей жизни от этого не изменится.
— Ну, Вы меня и напугали, Марк. Думала, правда что-то страшное… Давайте, я лучше Вам свои объявления покажу?
Недовольный и даже шокированный такой бесчувственностью редактор попытался убедить меня, какая тяжелая и страшная жизнь настанет в городе без мудрого руководства уважаемого господина Нарриа, но я не поверила. Похоже, бедняга Марк так долго сочинял похвалы в адрес властей, что теперь и сам в этом не сомневается. Или господин Наррин его в своей незаменимости убедил.
Обижать хорошего (и очень полезного) человека не хотелось, поэтому тоже пришлось поужасаться, позакатывать глаза и вдоволь поохать над будущей трагедией. Иначе впечатлительный редактор так и не вернулся бы к делам нашим насущным.
— Так сколько объявлений Вы сможете напечатать в этом месяце?
Страшное известие тут же вылетело из растрепанной головы Марка и он с удивлением уставился на меня:
— Вы же не говорили… Я совсем не думал… У нас совершенно нет места… Или… Надо найти мою записную книжку!
И вот так каждый раз! Безалаберный редактор совершенно забыл о нашей договоренности, и теперь мы опять будем долго-долго искать. Вечно теряющийся блокнотик, вывалившиеся из него листочки с записями, магическую ручку, несколько местечек для меня в колонке объявлений…
Попутно выпьем пару чашек чая с пирожными, поговорим о погоде, новых модах и той самой страшной герцогской проверке. Я перескажу очередной земной анекдот, который наверняка появится потом под заголовком: «Курьезный случай произошел недавно с господином «N»…
Записную книжку, конечно, не найдем: я давно уже подозреваю, что она существует лишь в буйном редакторском воображении. Зато отыщем что-нибудь очень нужное, совершенно неожиданное, еще год назад потерявшееся. Пуговицу от только вчера отправленного на помойку сюртука, приглашение на давно прошедшие именины или зубочистку с секретом.
И только потом отчаявшийся Марк вызовет своего помощника, распорядившись вставить мои объявления в ближайшие выпуски.
Пару раз я пыталась немного сократить ритуал наших традиционных поисков и сразу передать свои записки секретарю, но Марк мою затею не одобрил. Столь простое, незамысловатое решение оскорбляло его тонкую творческую натуру. Впрочем, я тоже особо не настаивала: вкусные пирожные и приятный собеседник в наше время большая редкость.
Распрощавшись с редактором «Вестника», я заглянула на почту и сразу же распечатала несколько полученных писем. Известия об ожидаемом сватовстве огров среди них не оказалась, видимо папаша невесты все еще раздумывает.
Зато совершенно неожиданно откликнулись на мое объявление о горгулье — в соседнем городке готовы были взять ее на должность трубочиста. Теперь надо срочно готовить Габриэль к экзамену на гражданство, без него на постоянную работу не возьмут. И все-таки попытаться отучить эту мерзавку плеваться!
Хорошо, когда все так удачно складывается: и пирожных поела, и появилась надежда избавиться хотя бы от одной гаргульи. Пусть теперь не жалуются, что я о них не забочусь!
А еще я получила на почте посылку, — несколько старых, потрепанных, но неимоверно нужных нам учебников. Благотворительное общество, в которое Фазгин по моей просьбе каждый месяц писал длинные склочные письма, наконец, не выдержало и прислало нам десяток книг. Надо теперь по два письма в месяц им писать — авось еще чего-нибудь выделят!
* * *
Настроение было прекрасным, так что в учебный класс, роль которого у нас исполняла столовая, я вплыла гордо и плавно, как каравелла к берегам Таити. Особой плавности моей походки способствовала тяжеленная стопка книг, опасно накренившаяся куда-то вперед по курсу движения. Ох, нелегка ты, учительская доля!
— Здравствуйте, детишки, я принесла вам книжки! — весело поприветствовала я настороженно взирающий на меня бестиарий. Великовозрастные детишки, некоторые из которых были старше меня лет эдак на полсотни, однако моей радости не оценили.
— Это хорошо? — с некоторым недоумением уточнил один из лепреконов. В классе присутствовали тролли, исправно (но не слишком успешно) пытающиеся постигнуть нелегкую науку местного правописания, так что в выражениях следовало быть осторожным.
— Они такие не красиииивые, — дружным разочарованным хором протянули мавки.
Вкус у болотниц простой и незамысловатый, как лесной пенек: чем ярче, тем лучше. Все должно блестеть, звенеть, сиять и переливаться, как елка в цыганском поселке. Если красоту не видно за километр, то какая ж это красота?
— И не вкусные, — поддержали страдалиц вечно голодные огры. Вполне допускаю, что они уже пытались пожевать парочку особо засаленных и аппетитных страничек.
— Заложить это старье тоже будет непросто…
— А выпить — вообще никак!
Хорошее
