class="p1">Ты трус! Ты боишься!
Хохот нескольких глоток сопровождал арию невидимого солиста. Хохотали наглые, сытые, уверенные в себе, и Сварог рявкнул в ответ, выкрикивая оскорбления, несравненно более обидные, чем те, какими его награждала невидимая свора. Этот дурацкий поединок длился недолго. Голоса умолкли, исчезло пламя, остался неведомо откуда идущий свет без теней.
И в этом свете над Сварогом склонилось чудовище.
Бледно-синее, безволосое, морщинистое. Лысая голова склонялась к лицу Сварога, ровным желтым светом сияли глаза с вертикальными кошачьими зрачками, щелкала треугольная клыкастая пасть, омерзительно вонявшая гнилью и падалью. Ссохшиеся пальцы с черными когтями тянулись к горлу Сварога и никак не могли до него добраться, словно невидимая преграда исправно работала на обе стороны, сковывая Сварога, но и защищая. Узкий язык, красный, острый, дергался в слюнявом зеве. Чудище раскачивайтесь, брызжа слюной, орало:
– Скажи свое имя! Имя!
Но напугать оно могло разве что таежного отшельника, не приобщенного массовой культурой к хрипящим монстрам и воющим покойникам. А Сварог, мало того что многого насмотрелся на экране, еще больше жути пережил наяву – и сам творил эту жуть. Чем дальше, тем больше отдавало самой вульгарной комедией, детскими страшилками.
– Пошел вон, – сказал Сварог.
– Это все зря, зря, зря… – забубнили вокруг голоса, словно перекликались.
– Время уходит, уходит, его нет совсем…
– А мы бессильны, бессильны…
– Но мы не можем быть бессильными…
– Не имеем права…
Голоса искажались странным эхом, плыли, слова растягивались, тягучие гласные и резко, как выстрел, звучавшие согласные превратили шумевшие вокруг разговоры в сущую абракадабру, и Сварог ничего уже не понимал.
Чудовище исчезло – незаметно, словно повернули выключатель, только что дергалось и хрипело над самым лицом – и вот его нет. И никто не пришел ему на смену. Ровный неяркий свет без теней поблек, сквозь него там и сям стали проступать непонятные контуры, путаница наливавшихся четкостью и чернотой линий проявлялась в нечто знакомое. Голова ощутила мягкую прохладу податливой подушки, тело – легкое свежее одеяло. Сварог лежал в постели. Белая комната, мирное голубое небо за окном, сирень на столике у изголовья. Человек в белом халате сидел у постели, лицо у него было доброе и заботливое, он радостно, ободряюще улыбнулся, склонился к Сварогу:
– Ну и задали вы нам хлопот… Знаете, сколько вы здесь лежите и бредите? Долгонько…
Сварог медленно расслаблялся, вытянул руку вверх – ну конечно же, никакой невидимой преграды. Пальцы дрожали – ничего удивительного.
– Бред, – сказал он.
– Бред, – торопливо подтвердил врач. – А теперь напрягитесь-ка, вам следует все вспомнить. Сколько вас было в вертолете? Ну? Вас накрыло почти сразу же после взлета… Вы ведь капитан Лаврин?
– Нет, – сказал Сварог. – Я – майор Сварог. Нас в вертолете…
Что-то странное и неладное случилось с глазами. В той точке, куда он в данный момент смотрел, все виделось резким и отчетливым, но боковое зрение отмечало, что все, оказавшееся не в фокусе, зыбко колышется, расплывается…
И еще он совершенно точно помнил – не было никакого вертолета. Он с полгода не садился в вертолет. Да что же это с глазами такое? Там, куда переводишь взгляд, все вновь становится четким, стабильным – но захваченное краешком глаза лицо врача, такое ласковое, такое участливое, напряженно-внимательное, словно подергивается пеленой раскаленного воздуха, дергается, гримасничает, нос стекает к подбородку, уши оплывают, проваливаются внутрь…
Он моргнул, присмотрелся к сирени. От нее совсем не пахло сиренью.
– Ну же, – торопил доктор. – Значит, в вертолете вас было… Вы майор Сварог… дальше! – В голосе у него промелькнуло что-то визгливое, скрипучее.
– Не было никакого вертолета, – сказал Сварог.
– Был, – мягко сказал врач. – Он упал. Вы хорошо помните, кто вы?
Назовите себя!
– Вы не знаете, кто я? – спросил Сварог.
– Знаю. Скажите сами. Ваше полное имя.
– Не было никакого вертолета! – сказал Сварог. – Слышите?
Он приподнялся на постели, вскочил рывком, сгреб за халат этого лучезарно доброго врача с заботливыми усталыми глазами. Врач остался неподвижен, как манекен, а Сварог ощутил, что его рука вместо накрахмаленного белейшего халата намертво ухватила что-то жесткошерстное, мохнатое, горячее, живое, – и оно испуганно рванулось, так, что Сварога дернуло следом, он врезался головой в грудь застывшего на стуле врача. И голова прошла насквозь, Сварог свалился с постели, кудрявая шерсть выскользнула из руки, он барахтался на чем-то твердом и холодном, не мог вскочить, как ни пытался.
Тяжелая тьма обрушилась сверху под зазвучавший со всех сторон вой, посвист, визг.
И он провалился в эту тьму, потеряв опору под ногами, под невыносимый вой и визг, выходивший за пределы слуха, сотрясавший каждую клеточку тела, летел куда-то вниз, как камень; сердце захолонуло и словно бы перестало биться от дикой скорости падения и бесформенного хаоса вокруг. Тяжелые клубы мрака кружили вокруг, метаясь во всех направлениях, – а может, это его переворачивало и вертело… Призрачно-белый свет прорывался короткими вспышками неизвестно откуда, и в эта секунды Сварог успевал заметить вокруг, на косматых и плоских черных облаках, свое многократное отражение, нелепо распяленную кружащуюся тень, охваченную плотным кольцом дергающихся нелюдских силуэтов, сопровождавших его с хохотом и воем, писком и царапаньем, их спутанный клубок напоминал странный венок, то и дело менявший очертания, но остававшийся отвратительным для глаза.
Он не знал, сколько продолжалось падение в неведомые глубины. Падал сквозь тьму, сквозь колючие вспышки мертвенно-белого света, отбиваясь от тянувшихся отовсюду лап, тонких, как сожженные сучья, изгибавшихся самым невероятным образом, как не способна изогнуться человеческая рука, царапавших то ли длинными когтями, то ли уродливыми пальцами, оравших и вывших в уши. Падал сквозь мир двух красок – черной и бедой, – сквозь странно изменившийся воздух, врывавшийся в легкие волной удушливого сухого жара, смердящего так, что вонь понемногу перестала ощущаться, застыла в ноздрях, во рту, в глотке плотными пробками, перехватывавшими дыхание.
Падение оборвалось столь же неожиданно, как и началось, умолкли визги и вой, уродливые тени отхлынули во все стороны и пропали неизвестно куда.
Остался смрад, окутавший так плотно, что собственное тело казалось Сварогу пустым мешком, надутым жарким вонючим воздухом. Зато под ногами наконец-то оказалась твердая поверхность, напоминавшая шероховатый, выветрившийся камень, покрытый слоем невероятно сухого пепла, в котором ступня утопали по щиколотку. Пошевелившись и переступив с ноги на ногу, Сварог не услышал звука собственных шагов – все звуки терялись и глохли в идущем неведомо откуда то ли вопле, то ли стоне, стоять громком и неумолчном, что он скорее казался составной частью окружающего воздуха.
Осмотревшись, он понял, что стоит на крутом склоне невообразимо глубокой пропасти, исполинской воронкой уходившей в бездну, где дна
