немедленно признавалась красавицей и дамой сердца — обычно не более, чем на пару недель. Ричард не разбирал, состоят ли его избранницы в браке или свободны как ветер. Любительниц он предпочитал профессионалкам, но не брезговал и последними, и в результате регулярно находил на свою задницу проблемы, решать которые обычно приходилось вдвоём — потому что привлекать к вопросу кого-то ещё было попросту стыдно, а сам Ричард мог наделать ещё больше шума и найти новую порцию проблем.
Так и сюда, на небольшую индустриальную колонию на самой границе с содружеством Мадо, Дезмонд прилетел для того, чтобы спасти Ричарда от скандала и казни, связанного с дочкой какого-то сенатора, но дочка оказалась забыта уже на третий день, и Ричард спокойно перебирал другие варианты, продолжая вяло бороться с последствиями своего поведения в лице судебных приставов, разыскивающих его по всей местной республике.
— Нет, спасибо, — ответил Дезмонд на заговорщицкий взгляд Ричарда и встал. Потом посмотрел на девочек и кивнул — присаживайтесь, его хватит на двоих.
Он уже собирался уходить, когда Ричард поймал его за руку, так что Дезмонду пришлось обернуться.
— Ты ведь не бросишь меня тут?
— Именно это я и сделаю, Рич.
— Да нет, я не про… — он быстро улыбнулся девушкам, — милых дам. Я спрашиваю, ты без меня не улетишь?
Дезмонд покачал головой. Улетать он не собирался, хотя и очень хотелось. Настроение было не то, чтобы всю ночь торчать в одиночестве. Правда общество девочек его всё равно не устраивало — он предпочёл бы видеть рядомодногого только Ричарда — с которым можно было напиться так, чтобы к утру не помнить ничего.
Эта планета действовала на него угнетающе, хотя ничего особенного в ней не было — не было от слова совсем. Две луны, несколько крупных городов и средний уровень развития промышленности, никакого перебора — ни в урбанизации, ни в любви к природе. Просто ещё один мир. Мир, который неуловимо напоминал ему другой, в котором Дезмонд был не так уж давно.
Миров этих были сотни, и иногда они начинали сливаться в голове в одно разноцветное полотно, так что Дезмонд забывал, что и где видел, где сколько лун и какая планета чем живёт. Все эти сведения собирались и просто отправлялись в аналитический отдел. Там те, кто не испытывал любви к оперативной работе, разбирали по полочкам полученные сведения и давали рекомендации — вступить в контакт, установить скрытый патронаж или попросту уйти. Дезмонд мог наложить право вето на их решение, как и второй магистр — Аэций — но никогда этого не делал, искренне считая, что аналитикам видней. Только дважды он вмешивался — один раз, когда речь шла о Земле. И ещё однажды, когда видел отчётливо, что планета бесполезна, но не мог смотреть на то, что происходило на ней.
К варварству Дезмонд привык — будь то варварство аграрное или индустриальное. Но варварство продолжало казаться ему чем-то чуждым, потому что он не мог его понять.
И в то же время потерю прежней жизни он перенёс относительно спокойно — отчасти потому, что уже успел отвыкнуть от жизни Великих Домов к тому времени, когда Империя рухнула окончательно, а отчасти потому, что у него оставалась Интака.
Интака стала ему домом — в полном смысле этого слова. Её сады и парки, каменистые берега океана и далёкие звёзды на прозрачном небе, не тронутом копотью городов, оказались на удивление близки его душе, срослись с ней и давно уже стали частью его самого. Оттого и легче давались путешествия на другие миры, что всегда вдалеке, в черноте ночного неба он мог отыскать свой маяк и вернуться домой.
Среди тех немногих миров и людей, которые он запомнил, была Земля, с оставшейся на ней упрямой Инэрис. Дезмонд часто думал о ней, пытаясь соотнести то, что он знал об Инэрис из собственной молодости, и то, что он увидел собственными глазами.
Картинка срасталась с трудом, слишком мало общего было между этими двумя людьми, а времени, чтобы разобраться во всём, Инэрис ему не дала.
Сотни раз он думал о том, что было бы, если бы он остался. Если бы потребовал объяснений. Если бы провёл на Земле недели и недели, как он и собирался до того, как узнал имя своей случайной знакомой. Инэрис. Иарлэйн…
Он бы остался с Иарлэйн. Потратил бы годы на то, чтобы объяснить упрямой одинокой страннице, что там, среди звёзд, её ждёт настоящий мир.
Он не хотел оставаться с Инэрис. Как бы ни стары были раны прошлого, они слишком легко запылали болью, когда он увидел своего врага перед собой.
Инэрис была для него тенью ненависти, тенью предрассудков, тенью всемогущей системы, которая разрушила его жизнь. И когда эта тень упала на прекрасное лицо Иарлэйн, Дезмонд не смог сразу ответить себе на вопрос, что для него теперь значит эта тень.
Должны были пройти века, и все эти века мысли его то и дело возвращались к Иарлэйн. Если бы не слово, данное Инэрис, он вернулся бы на Землю и отыскал её, а затем потребовал ответа на все вопросы, которые за эти годы сумел задать только себе. Но он обещал, что нога Терс Мадо не ступит больше на Землю, и слово своё собирался сдержать.
Сотни лет до встречи с ней Дезмонду и в голову не приходило думать о том, что он одинок. У него были братья, был Орден, был Аэций. Теперь же мысли об Инэрис впивались в душу раскалённой иглой, не давая покоя.
Теперь, когда у него появилась надежда, они стали только болезненней. В первые дни после нового расставания Инэрис часто писала ему — но по большей части не о себе. Она не писала о том, чем живёт. Все вопросы её поначалу сводились к тому, что происходит на небе.
И Дезмонд рассказывал, усмехаясь про себя этому жадному любопытству — и не забывая то и дело напоминать, что Инэрис могла бы увидеть всё это сама.
Постепенно в их переписку стали пробиваться упоминания о том, чем занималась она сама на Земле — и тут же снова всплыло это имя, «Нолан». Иса говорила, что хочет привлечь его к проекту, которым занята.
Какое-то время после получения этой вести Дезмонду не хотелось отвечать. Они ничего не обещали друг другу. Да. Но от этого легче не становилось. Каждое упоминание Нолана с того момента приводило его в ярость, но Инэрис будто бы и не замечала этого — или попросту
