этого боялся. Мне жаль, Ланкастер. – Он кивнул полицейским. – Начинайте, ребята.
* * *
Ланкастер несколько раз терял сознание. Его возвращали к жизни стимулирующими инъекциями, энергично хлопали по щекам и продолжали работать. Время от времени они отпускали его, и перед ним из тумана боли возникало лицо Харриса, улыбающееся, дружелюбное, сочувственное. Харрис предлагал сигарету или глоток виски. Ланкастер всхлипывал. Больше всего в жизни ему хотелось сделать то, о чем просит этот добрый человек. Но он не смел. Он знал, что бывает с теми, кто выдает государственные тайны.
Наконец его снова бросили в камеру и оставили в покое. Придя в себя от беспамятства – это был очень медленный процесс, он понятия не имел, сколько прошло дней или часов. В камере был кран, и он жадно напился, его вырвало, и он сел, зажав голову руками.
Пока, тупо думал он, ничего особенно плохого с ним не сделали. Берг предпринял тщательные предосторожности, настолько тщательные, что пока Харрис не нашел ни следа того, что произошло летом, и действует только на основе подозрений. Но что прежде всего заставило его подозревать? Анонимный донос – но чей? Может, какой-то враг, какой-то конкурент в Проекте решил таким образом избавиться от начальника сектора.
В конце, устало подумал Ланкастер, он все равно расскажет. Почему бы не сделать это сейчас? В таком случае его только расстреляют за то, что обманул доверие Берга. Это будет легкий выход.
Нет. Он еще продержится. Всегда есть слабая возможность.
Дверь камеры открылась, и вошли два надзирателя. Он уже не отшатывался от них, но на пути в помещение для допросов его пришлось поддерживать.
Здесь сидел Харрис. Он по-прежнему улыбался.
– Как поживаете, доктор Ланкастер, – вежливо с казал он.
– Не очень хорошо, благодарю вас.
От улыбки заболело лицо.
– Мне жаль это слышать. Но на самом деле это ваша вина. Вы это знаете.
– Я ничего не могу вам сказать, – ответил Ланкастер. – Я давал Безопасности клятву. Я не могу говорить об этом ни с кем ниже президента.
Харрис выглядел раздраженным.
– Вы ведь не думаете, что у президента только и дел, что бежать к каждому врагу государства и выслушивать его признания?
– Говорю вам, тут какая-то ошибка, – умоляюще сказал Ланкастер.
– Я согласен. И ошибку допустили вы. Начинайте, ребята.
Харрис взял журнал и начал читать.
* * *
Немного погодя Ланкастер стал думать о Карен Марек. Это помогло ему держаться. Если они там, на станции, узнают, что с ним случилось… они его не забудут, но не станут делать вид, что никогда его не знали, как обычно поступают мелкие трусливые люди на Земле. Они будут говорить о нем и попытаются спасти своего друга.
Удары приходили как будто очень издалека. На станции так никогда не делают. Ланкастер понял это, но не удивился. Это самое естественное в мире. И теперь, конечно, он никогда не заговорит.
Может быть.
Когда он пришел в себя, рядом стоял человек. Лицо его расплывалось, приобретало гигантские размеры, потом придвигалось откуда-то из бесконечности. Голос Харриса звучал, поднимаясь и опускаясь.
– Хорошо, Ланкастер, перед вами президент. Вы настаивали, и он пришел.
– Давайте, американец, – сказал этот человек. – Расскажите мне. Это ваш долг.
– Нет, – сказал Ланкастер.
– Но я президент. Вы хотели меня видеть.
– Скорее всего двойник. Докажите вашу личность.
Человек, похожий на президента, вздохнул и отвернулся.
* * *
Ланкастер снова пришел в себя, лежа на койке. Должно быть, его привели в себя с помощью стимулирующих средств, потому что рядом стоял человек в белом халате и держал в руке шприц. Здесь был и Харрис, он выглядел раздраженным.
– Говорить можете? – спросил он.
– Я… да.
Голос Ланкастера звучал глухо. Он пошевелил головой, чувствуя тупую боль.
– Послушайте, приятель, – сказал Харрис. – До сих пор мы обращались с вами очень мягко. В сами не случилось ничего такого, что нельзя было бы излечить. Но мы теряем терпение. Очевидно, что вы предатель и что-то скрываете.
Что ж, да, подумал Ланкастер, он предатель – по какому-то определению. Но ему кажется, что человек имеет право выбирать, кому быть верным. Испытав на себе, что значит полицейское государство, он будет не верен себе, если сдастся.
– Если вы не ответите на мои вопросы, – сказал Харрис, – следующая встреча у нас будет очень трудной.
Ланкастер молчал. Чтобы говорить, требовались слишком большие усилие.
– Не считайте себя героем, – сказал Харрис. – В человеке под допросом нет ничего приятного и человечного. Вы будете кричать так же громко, как все.
Ланкастер посмотрел в сторону.
Он услышал голос врача.
– Советую дать ему несколько дней отдыха, прежде чем начать снова, сэр.
– Вы здесь новенький? – спросил Харрис.
– Да, сэр. Меня сюда назначили несколько недель назад.
– Что ж, мы с предателями не обращаемся в лайковых перчатках.
– Я имел в виду не это, сэр, – сказал врач. – У человека есть болевой предел, за которым он просто не реагирует. К тому же меня беспокоит сердце этого человека. В нем слышны шорохи, а допрос подвергает его большому напряжению. Вы ведь не хотите, чтобы он умер у вас на руках?
– Мммм – нет. Что вы посоветуете?
– Несколько дней в больнице, с лечением и отдыхом. К тому же он будет думать о том, что его ждет, и это будет иметь психологический эффект.
Харрис ненадолго задумался.
– Хорошо. У меня есть много других дел.
– Отлично, сэр. Вы не пожалеете об этом.
Ланкастер слышал шаги, смолкающие в тишине. Вскоре врач вернулся и остановился перед ним. Это был невысокий человек с вьющимися волосами и непримечательной внешностью. Мгновение они смотрели в глаза друг другу, потом Ланкастер свои глаза закрыл. Он хотел сказать врачу, чтобы тот уходил, но не стоило тратить силы.
Потом его положили на носилки и по бесконечным коридорам отнесли в другую камеру. Эта камера чем-то напоминала больничную палату, и в ней сильно пахло антисептикой. Когда Ланкастера положили на кровать, подошел врач и сделал укол в руку
– Тихий час, – сказал он.
Ланкастер уснул.
* * *
Проснувшись, он почувствовал темноту и движение. Он осмотрелся, думая, не ослеп ли, и дыхание со свистом вырывалось из его разбитых губ. Ему на плечо легла рука, и из темноты послышался голос.
– Все в порядке. Успокойтесь. Допросов больше не будет.
Это был голос врача, а врач совсем не похож на Харона, но Ланкастер подумал, не перевозят ли его через реку смерти. Вокруг что-то гудело, и он слышал свист ветра.
– Куда мы направляемся? – спросил он.
– Далеко. Сейчас мы в страторакете.
