раздумье, произнес:
– Кстати, я сегодня разговаривал с твоей женой.
Роджер оживился, словно его хвост угодил в электрическую розетку.
– С Джессикой? Вы видели Джессику? Вы передали ей мои слова?
– Да.
– Что она сказала?
Я нанес ему удар единственным известным мне способом – сильно, быстро и точно в челюсть. Оставьте тактичность ловким болтунам в отглаженных костюмах-тройках. Если у кого-то неизлечимая болезнь, я сообщаю о ней прямо в лоб, чтобы не терять времени почем зря.
– Она не вернется к тебе. Говорит, причина в том, что изменился именно ты, а не она. Раньше ты был веселым парнем, но, получив контракт, превратился в людоеда. Не в силах вынести такую перемену, она ушла от тебя.
– Она так сказала? Джессика так сказала? – Крошечные пятнышки на коже Роджера слились в настолько большие пятна, что, если ему подрезать уши и пересадить хвост, он вполне сошел бы за пятнистого кота. – Ну, глупее я ничего не слышал! Я? Людоед? – Он попробовал рассмеяться, но его словесный шарик получился недоделанным: притворное «ха-ха-ха» с шипением вырвалось наружу и с громким хлопком забрызгало ковер.
– Она еще кое-что сказала.
– Например?
– Не уверен, что ты захочешь услышать это.
– Я взрослый кролик. Я справлюсь.
– Ну, как хочешь. Она сказала, что ты чокнутый. И еще что у тебя совсем нет таланта.
– Ничего такого она не думает! Это Рокко давит на нее, заставляя говорить про меня всякие гадости!
– Еще она утверждает, что про ДеГризи, обещавшего тебе персональный стрип-комикс, ты все выдумал.
– Да плевать я хотел на этого Рокко ДиГризи! – Сначала в словесном шарике Роджера содержалось гораздо более крепкое выражение, но, верный своему образу примерного семьянина, он поспешно вычеркнул непристойное слово и заменил его более нейтральным. – Джессика находится под его влиянием. Тот год, что мы провели с ней вместе, мы любили друг друга так сильно, как только это вообще возможно. В ее чувствах ко мне не было никакого притворства. Она не могла так быстро разлюбить! Рокко заставил ее уйти от меня, а теперь заставляет говорить обо мне всякие гадости! Я хочу, чтобы вы узнали, как он влияет на нее, и остановили этот шантаж. – Роджер скрестил лапы над головой, но не мог остановить поток словесных шариков в форме слез, вырывавшихся из него.
Я кивнул, будто действительно серьезно отнесся ко всей этой невероятной чуши.
– Именно этим я и собирался заняться дальше.
9
Кэрол Мастерс в студии не оказалось, поэтому я позвонил ей домой. Она проживала в районе, где люди и мультяшки жили по соседству. Агенты недвижимости называли такие районы этнически богатыми, а городские застройщики – загубленными. Все зависело от того, с кем вам приходилось иметь дело, – с сутулыми мультяшками-сплетниками и женщинами-домохозяйками или с болтливыми мультяшками из подворотни и мужчинами-пьяницами.
Квартира Кэрол занимала половину этажа в строении, которое в конце сороковых годов считалось фешенебельным таунхаусом. Теперь это здание, вместе с соседними домами по обе стороны от него, своими очертаниями напоминало шаткие американские горки, когда уже перевалил вершину и стремительно несешься вниз по склону.
Провода, словно два медных клыка, торчали из корпуса дверного звонка Кэрол, поэтому я постучал. Она открыла дверь в той же одежде, в какой я видел ее в студии, и пригласила меня войти.
Мне сразу понравилось оформление ее дома. Никакой мебели от стены до стены, которая непременно подставит тебе подножку всякий раз, когда ты поздно вечером идешь на кухню за пивом. Никаких тряпочных занавесок-пылесборников. Несколько удобных кресел, расставленных для непринужденной беседы лицом к лицу, пара журнальных столиков и красочная радуга, нарисованная на двух стенах, каждый конец которой завершался рамками с фотографиями Кэрол. Большую часть длинной полки занимала ее коллекция пластинок. По центру стояли пластинки с кантри-музыкой, вернее, с блюграссом, а по краям – несколько пластинок с роком.
Она предложила мне налить себе выпить, пока она завершит обработку фотографий в темной комнате, оборудованной в гардеробе в ее спальне.
Я бросил взгляд на часы. Вообще-то, я не пью до шести вечера. Часы показывали четверть пятого. Достаточно близко. Я налил в стакан на три пальца бурбона, вошел в спальню вслед за ней и сел на кровать.
Об убранстве этой комнаты особо нечего было сказать. Одежда – в основном джемперы, рубашки и джинсы, перемежавшиеся через неравные промежутки несколькими вычурными нарядами для вечеринок, – висела на вешалках, зацепленных за перекладину трапеции, прикрепленной к потолку. Повсюду валялись камеры, объективы, чехлы и прочее неизвестное мне оборудование. Запах фотохимикатов чувствовался даже через закрытую дверь.
Через несколько минут она появилась с еще мокрыми снимками в руках.
– Сейчас, только положу их в сушилку. – С этими словами она поместила снимки в небольшое приспособление, стоявшее на комоде.
Я подошел и через ее плечо взглянул на фотографии – пять копий одного и того же комикса Малыша Германа.
– Почему вы не делаете эту работу у себя в студии?
– Работаю под настроение, – ответила она. – Когда речь идет о творчестве, я не смотрю на часы.
Интересно, о каком творчестве может идти речь, когда твоя спальня насквозь провоняла фотореактивами, а на выходе у тебя всего пять одинаковых фотографий? Но кто я такой, чтобы подвергать сомнению искусство?
– Как вы попали в этот бизнес? – поинтересовался я, пока она заканчивала загружать сушилку.
– Я начинала с обработки отснятой пленки для небольшого издательства комиксов. Как-то мне разрешили отснять несколько полных комиксов, и получилось хорошо, поэтому я стала развиваться в этом направлении.
Мы вернулись в гостиную, где Кэрол тоже налила себе бурбон и опустилась в мягкое кресло с обивкой в пастельных тонах. Кресло почти целиком поглотило ее миниатюрное тело.
– Ваш визит по работе или для души?
Я отказался от другого мягкого кресла в пользу деревянного кухонного стула, на который, как обычно, уселся верхом.
– Для начала считаем, что по работе. Я как раз заканчиваю дело Роджера. Если вы поможете прояснить несколько незначительных моментов, думаю, этого хватит для завершения.
– Чем могу – помогу.
– Расскажите немного о синдикате. Как долго вы работаете на ДеГризи?
– Около пяти лет.
– Вам нравится эта работа?
– Так себе. – Кэрол сбросила кроссовки и обхватила колени руками, собравшись в компактный пучок красоты, – красивые ноги, красивые руки, красивый подбородок, красивый нос, красивые волосы. Любой, кто увидел бы ее такой, хрупкой и уязвимой, пожалуй, поддался бы искушению списать ее со счетов, словно безобидную пушинку или пирожное со взбитыми сливками. Пока не увидел бы ее глаза. Холодные, светящиеся глаза хищника, который оценивающе смотрит сквозь кустарник
