спрашивает он. Нет, отвечает Сесилия. Хотя да, но очень давно, мне было сколько? семнадцать, подруга постарше подбила ее провести запоздалые каникулы, в начале октября, с каким-то франко-английским клубом путешествий, судно отходит от пристани, гавань отдаляется, город, земля, одиночество в море, белый след, под ней глубина, вода, вся эта вода, повсюду, она испытывает огромное облегчение, когда встречается другое судно; к счастью, суда плывут не так быстро, и вы успеваете посмотреть, как проплываете мимо, безмолвно крикнуть: Эй, понадеяться на спасение душ и даже поймать себя на мысли, что подаете знаки, не пошевелив при этом даже мизинцем, который даже не вздрогнул, гостиница была почти пустой, абсолютное одиночество на пляже, ветер с песком, желание всунуть в себя два пальца и выть, вечера на террасе, единственный англичанин, который ей нравился, надирался пастисом «Казанис», вдрызг пьяный танцевал в одиночку, к перилам спиной, в итоге все же свалился, на следующий день уплывали обратно, ночью, приличных кушеток не было вовсе, только пластмасса, я заснула, прижавшись щекой, а проснувшись, обнаружила, что половина лица вся в прыщах, кстати, в субботу утром, невероятно, надо вызвать кого-то почистить ковер, он вроде бы чистый, но как-то я отодвинула кресло, и когда увидела цвет, я имею в виду, изначальный цвет ковра, я сказала себе, это просто невероятно, неужели у меня такая грязь, алло?
Сейчас отключится, говорит Премини, у меня больше нет монет. Ладно, давайте. Пристань, в одиннадцать. Вы слышите? Я буду вас ждать. Придете или же нет, как хотите, мне плевать. Нет, не в воскресенье. В воскресенье я в монастыре.
1.14
Ту-у-у-ту-у-у, гудит туманный горн теплохода. Тумана нет, ясно, солнечно, жарко. Одиннадцать часов утра. Лопасти теплохода бьют по воде, как лапы собаки, большой собаки, сорок метров в длину, два мотора в пятьсот лошадиных сил, остальное вывешено на ограде у входа на дебаркадер, название, год постройки, количество пассажиров — в общем, все.
Ту-у-ут, врет теплоход, еще приближаясь, весь белый, нет, труба коричневая, чуть скошена, градусов десять, над кормой реет красный флаг, нет, не пугайтесь, с белым крестом, трогательный, напоминает не помню какой австрийско-немецкий роман, где рассказывается о любви и туберкулезе, побочно о мире, прогнившем до мозга костей, рассмотрим-ка лучше теплоход, что прибывает к нам из-за деревьев.
Он приближается медленно.
Низкое глухое гуденье, как на иллюстрациях Дюфи.
Разноцветная кучка людей сидит на носу, на открытом воздухе, на солнце.
Наверху, на уровне верхней палубы, где щеголяют пассажиры первого класса, капитан, расфуфыренный словно англичанин в летнем костюме, осуществляет маневр тютелька в тютельку.
Длинное белое судно, как на картинке, подбирается к малой пристани, так, чтобы встать у трапа, чуть промахивается, еще попытка, задний ход, полегче, — вода, противясь, противореча, бурлит, — и вот, скрипя, уже подбирается, пристает к дебаркадеру.
Этот тип управляет своей махиной, надо видеть, лучше, чем я своим грузовиком, думает Премини, и сравнение его раздражает. Он подумал — грузовиком, а не музыкой. Он предпочел бы думать, сравнивая джаз и навигацию. Например, я хотел бы играть на саксе так же хорошо, как этот тип ведет свою посудину. Это правильно. С тех пор как он устроился работать, у него появилось ощущение, что он забывает джаз. Хотя это ведь всего лишь ощущение. Хотя оно ощутимо вовсе не всего лишь, и от таких ощущений в голову быстро лезут поганые мысли, и вот оно, доказательство: мысленно сравнил с грузовиком. Конечно, он может уверять себя, что поступает так ради куска хлеба, но мысль о запахе возвращается. Каждый вечер он отмывается как ненормальный, намывается как невротик, перемывается почем зря. Он спрашивает себя, чувствует ли Сесилия этот запах дерьма от него, даже в метре от, а чаще всего в двух.
Когда он приближается, она отдаляется, так уж лучше быть в метре от, это всяк лучше, чем вдали от, впрочем, не так уж это и далеко, только кажется, что далеко, а на самом деле совсем и не далеко, даже довольно близко, в добром метре от, дальше она не отходит, это даже хорошо — быть далеко и в то же время недалеко.
В сером, как обычно, вся в сером, застегнута до подбородка. Премини предпочитает платьица в цветочек с декольте, зияющим, когда девушки наклоняются. Но Сесилия — нет. Для женщины она очень высокая, очень чинная, очень элегантная, очень всё-всё, совсем не сексуальная, правда с безумным очарованием, которое идет от чего-то, чего, Премини так и не понял. Он спрашивает себя, почему она с ним. Он ниже нее. Всегда так далек от.
Как-то вечером он осмелился положить свою руку на, или, точнее, притронулся к ее левой руке. И что? Ах, да ну его на фиг. Нет уж, нет, ты скажи нам, что произошло. Ничего. Она отдернулась, как трепетный зверь, пружина, клубок нервов, кошка, которая наступает на большую осу и высоко отпрыгивает. Что дальше? Ничего, он оставил ее, ушел, у него была встреча в баре Фернана. С кем? С ударником, которого он знал по имени, понаслышке, он знал, что тот играл в знаменитом, даже очень знаменитом оркестре, встреча была важной, Фернан все устроил, поговорил с ударником, наверное, сказал ему много хорошего о Премини, потому что ударник, едва Базиль пришел, сразу, запросто, не послушав его, предложил поехать с ними в турне на шесть месяцев в Африку, это не Америка, это лучше Америки, но Премини. Что, Премини? Кто знает, что произошло. Я знаю, что произошло. Все очень просто. Просто глупо. Очень глупо. Хоть пощечин себе надавай. В его голове засела Сесилия, в правой руке он держал левую руку Сесилии, он сказал: Нет, сожалею, у меня жена, я не могу ее оставить. Да ты что, опешил Фернан. Фернан уставился на него, как он сам сейчас смотрит на Сесилию.
Ее глаза закрыты, голова чуть наклонена, откинута, она впитывает солнечное тепло, слегка прислонясь к перилам дебаркадера. Премини хочет приблизиться. Нет, бесполезно. Он все же приближается, ненамного, видит, что Сесилия вовсе не прислонялась, ее спина не касается перил, и глаза ее не закрыты. Прищурив веки, она смотрит на то, как люди сходят на берег.
Вот и наша очередь, говорит Премини. Вам не страшно? Они обращаются друг к другу на «вы», это прекрасно. Пока они будут обращаться друг к другу на «вы». Нет, отвечает Сесилия, а вам? Ну и ну, она улыбается. Немного, говорит Премини, воображая кораблекрушение, спасение, он плывет к ней, хватает ее под мышки, невольно трогает
