этой информации. На его лице появляется наглая улыбка:
— Так, может, закроешь глаза, и я трахну тебя как следует? Раз у тебя всё неплохо с воображением.
Скалит белоснежные зубы.
— Помечтай, Андреев, — говорю, резко вставая.
Подхватив сумку, иду к выходу.
— Забавная ты, Вика, — слышу за спиной. — Говорила, что имя моё не запомнишь. А уже и фамилию выучила…
Глава 10. Виктория
Новая неделя начинается с моей нескончаемой радости. Пару раз в год Лёша, как руководитель направления, уезжает в незапланированную московскую командировку на обучение. В этот раз оно продлится две недели. Во вторник бережно собираю ему чемодан, чтобы ничего не забыл, и мы с Марком везём его в аэропорт.
— Пап, — спрашивает сын, болтая ногами. — А ты будешь по нам скучать?
Муж, как обычно погрузившись в мобильный, никого вокруг не замечает.
— Свободин, — шиплю, толкая его в плечо.
— Что тебе? — срывается он криком, оторвавшись от экрана.
— Пообщайся с ребёнком. Ты две недели его не увидишь.
Честно сказать, я жду момента, когда оставлю его на парковке и надеюсь, что эти две недели немного заставят нас соскучиться друг по другу. Потому что жить так дальше становится просто невыносимо.
Я не знаю, как это объяснить.
Больно даже не от того, что он больше не любит, не ценит и не хочет понимать. А от того, что раньше всё это было. От того, что чувствуешь — уходит что-то безвозвратное и трепетное. Уходит навсегда. А причину ты не знаешь.
— Да, Марк, — говорит Лёша, блокируя телефон.
— Ты будешь по мне скучать, пап?
— Конечно, сын, — кивает.
— А по маме?
В салоне машины возникает неловкая пауза, которая будто оголяет скопившееся взаимное раздражение.
— И по маме… естественно, буду. А мама по мне будет скучать? — спрашивает он едко, разворачиваясь ко мне.
Забираю воздух, чтобы вытерпеть оставшиеся пару километров.
— Платки сушить устану, дорогой, — язвлю.
— Мам, а что это значит? — подхватывает сын сзади.
— А это значит, Марк, что наша мама очень жестокая, — отвечает за меня муж и грубо добавляет:
— Ты можешь перестроиться, че ты тащишься за этим тихоходом?
Перестраиваюсь в левый ряд, удостоверившись в том, что он пустой.
— Жес-то-ка-я… Как Росомаха из «Марвела»? — испуганно спрашивает младший Свободин.
— Хуже, — тихо отвечает муж, снова уставляясь в телефон.
Агрессивно стискиваю руль от обиды.
— Росомаха страшный, а мамочка красивая, — продолжает рассуждения сын. — Совсем не похоже.
— Спасибо, Марик, — улыбаюсь через силу ему в зеркало.
Долго стоим в пробке на въезде и наконец-то заезжаем на парковку.
— Пока, пап.
— Пока, — Лёша открывает дверь и разворачивается ко мне. — Пока, Вик.
— Счастливого полёта, — киваю, глядя в лобовое стекло.
Облегчение. Это все, что я испытываю, когда в дверях терминала скрывается фигура человека, с которым я прожила бок о бок пятнадцать лет.
Облегчение и немного досады.
* * *
Во вторник задерживаюсь на работе и забрав сына из детского сада, понимаю, что никак не успеваю закинуть его к маме до занятия в танцевальной школе. Опоздаю. Приходится везти его с собой и размещать рядом с Яной в зоне для клиентов. Выдаю свой телефон и наказываю вести себя максимально тихо. Девушку тоже предупреждаю, чтобы сообщила мне, если возникнут какие-то проблемы. Она испуганно кивает, но не возражает на навязанную заботу о ребёнке.
Быстро переодеваюсь в легинсы и короткий топ, убираю волосы в высокую шишку. На ноги натягиваю танцевальные чешки.
Максим как обычно собран и серьёзен. Никаких прикосновений. Никакого контакта. Во всяком случае, таких, от которых сносит крышу. Пока разминаемся, думаю о том, что неплохо было бы освободить четверг и прекратить субботние тренировки с Андреевым. Так будет правильно, хоть внутри и просыпается сожаление. Понять себя сложно, а принять собственные противоречивые эмоции ещё сложнее.
Из зала выхожу взмокшая, но энергии хоть отбавляй. Первым делом иду проверить сына. На том месте, где его оставила только рюкзачок с Человеком-Пауком и кепка с ним же. За стойкой ресепшн пусто.
Проверяю в раздевалке — никого нет. Иду по коридору, заглядывая в другие помещения, которые оказываются закрытыми. Пока не дохожу до конца коридора и не дёргаю дверь в кабинет Андреева, успеваю забеспокоиться.
Дверь тут же поддаётся и вниманию предстаёт мой сын, восседающий за столом в директорском кресле. Рядом с ним на столе кружка и несколько разноцветных фантиков от конфет.
— Вот ты где, — прохожу в кабинет, игнорируя его владельца, сидящего на диване в углу кабинета.
— Привет, — раздаётся за спиной бархатный голос.
— Мам, Матвей мне дал конфеты. Ты же не будешь ругаться? — спрашивает сын настороженно.
— Буду, конечно, — недовольно кидаю взгляд за спину, игнорируя приветствие.
— Опять я во всем виноват, — философски выдаёт Матвей.
Резко разворачиваюсь к нему. Щёки вспыхивают, а на и без того мокрой спине от тренировки прокатываются мурашки. Напоминает мне про субботу. Все эти дни я пыталась забыть случившееся недоразумение, словно если не вспоминать об этом, то позор сам собой сотрётся.
Как будто ничего не было.
Окидываю взглядом хозяина кабинета. Он в тех же светлых джинсах и лёгкой льняной рубахе, которая не застёгнута на верхние три пуговицы. Её белизна оттеняет бронзовую кожу так, что по ней тут же хочется провести рукой. Неосознанно сжимаю пальцы.
На его лице лёгкая стильная небритость и ухмылка, без которой я Андреева уже не представляю.
— А где Яна? — спрашиваю, складывая руки на груди, о чем тут же жалею, потому что привлекаю внимание к этой части тела.
— Отпросилась пораньше, — пожимает плечами.
Кидаю взгляд на сына, мирно болтающего ногами и уставившегося в экран телефона, и снова на Матвея.
Почему, почему ему обязательно надо быть таким смазливым? А мне такой дурой, которая на это ведётся? Чувствую его взгляд на себе и не могу пошевелиться.
— Извини, что привела его с собой, — вспоминаю о приличиях.
— Без проблем, мы отлично пообщались. Много нового узнал, — давит смешок, потирая подбородок пальцами.
Закатываю глаза.
— Представляю.
— Мама, — отрывается от телефона Марк. — Матвей сказал, что научит меня кататься на велике в парке. Можно ведь?
— Не думаю, — зацепляю взглядом искрящиеся от смеха мужские глаза.
— Ну мама, — начинает уговаривать сын. — Пожа-а-а-луйста.
Отбрасывает телефон на стол и соединяет руки в умоляющем жесте.
— Соглашайся, Вик, — говорит Матвей, упираясь локтями в колени, прищуривается.
— Нет, — продолжаю стоять на своём.
— Ну мамочка, ну пожалуйста, — кричит Марк. Его нижняя губа по-детски смешно оттопыривается, а глаза наполняются слезами.
Переношу вес тела с одной на другую ногу и продолжаю смотреть то на одного, то на другого собеседника.
— Боишься? — спрашивает Матвей, изогнув бровь. —
