из полотенец и беру из сумки наполовину использованный брусок мыла.
Трэвис выдавливает себе зубную пасту, когда я встаю и говорю:
— Я пойду помоюсь.
Он кивает и хмыкает.
— Я имею в виду, реально помоюсь. В ручье.
Я вижу, как понимание отражается на его лице.
— Смотреть не буду.
— Спасибо. Видит Господь, мы оба пахнем не очень хорошо. Тебе тоже стоит подумать о том, чтобы помыться.
Его брови взлетают на лбу.
— Ну не одновременно, — поспешно объясняю я. — После меня, имею в виду. Можешь помыться после меня. Если хочешь.
Черт. Можно ли еще сильнее выставить себя идиоткой?
Он издает один из тех странных, тихих, хрюкающих звуков, что я слышала от него раз или два.
— Понял.
Небо темнеет, но полная темнота еще не наступила, и от костра полно света. Я подхожу к ручью и снимаю грязную одежду, убедившись, что Трэвис изменил позу и сидит спиной ко мне.
Я оставляю на себе майку и трусики, потому что не могу заставить себя раздеться под открытым небом. Затем захожу в ручей.
Ручей довольно крупный, и глубина воды составляет около шестидесяти сантиметров. Мне с лихвой хватает, чтобы намочиться, намылиться и смыть все с себя.
Я наслаждаюсь этим. Очень. Чувствую, как грязь, пот и пыль последних дней смываются с меня прохладной водой.
Я приседаю и наклоняюсь, чтобы опустить под воду всю голову, расплетаю волосы и надеваю резинки на запястье, чтобы не потерять.
Царапая ногтями кожу головы, я жалею, что нет шампуня. За неимением лучше я намыливаю руки мылом и переношу пену на волосы.
Не лучший вариант, но и то хорошо.
Выпрямляясь, я чувствую себя намного лучше. Воздух становится прохладнее с наступлением темноты, но температура вполне комфортная.
Я смотрю в сторону Трэвиса. Он до сих пор сидит в той же позе. Его спина прямая как кол.
Наверное, он даже не испытывает искушения глянуть в мою сторону.
Мои женские прелести его явно не прельщают.
Интересно, как выглядела его жена.
Одновременно с этой глупой мыслью я что-то слышу. Внезапный звук, заставляющий меня дернуться и тихонько вскрикнуть.
Трэвис уже вскочил на ноги и шагает в направлении шума.
Я обхватываю руками свое туловище и стою в неглубокой воде, одетая лишь в промокшую белую майку с трусиками, и наблюдаю, как Трэвис отправляется на разведку.
— Оставайся здесь, — отрывисто говорит он, продолжая идти в направлении звука.
На минуту он растворяется в сгущающейся темноте и деревьях.
Я в совершенно беспомощном положении, и мне это не нравится, так что я вброд выхожу из ручья и выхватываю пистолет из кобуры рядом с одеждой.
Я держу его наготове, когда Трэвис возвращается.
Он качает головой.
— Ничего там нет. Думаю, просто ветка сломалась и упала.
Я расслабляюсь и нагибаюсь, чтобы положить пистолет обратно.
Когда я выпрямляюсь, Трэвис смотрит на меня. Его глаза фокусируются на моем лице, а потом опускаются ниже. Его плечи напрягаются. Щеки слегка краснеют. Он втягивает странный маленький вдох, и его взгляд еще раз быстро пробегается по моему телу.
Затем он дергается и хмуро смотрит на меня.
— Проклятье, женщина. Прикройся. Ты такая мокрая, что с таким же успехом могла бы стоять голышом.
Я тянусь за полотенцем и хмуро кошусь на него в ответ.
— Тебе необязательно быть таким злыднем. Мы услышали странный звук, так что я подумала, что пистолет важнее моей скромности.
Он хмурится намного драматичнее, чем когда-либо прежде, и поворачивается ко мне спиной.
— Скажи, когда будешь в приличном виде.
Я вздыхаю и вытираюсь. Мысль о том, чтобы надеть грязную одежду на прекрасное чистое тело вызывает рвотные позывы.
— Я завернусь в полотенце, пока моя майка и трусики не высохнут.
Трэвис неразборчиво бурчит. Затем, минуту спустя, спрашивает.
— Прикрылась?
Я подтыкаю край полотенца, чтобы оно надежно держалось на груди.
— Да. Прикрылась. Иисусе, Трэвис. Ты как будто никогда в жизни голой женщины не видел.
Он бросает на меня косой взгляд, поворачиваясь лицом, но ничего не говорит.
Я бы предпочла, чтобы он со мной спорил. Тогда у нас хотя был бы нормальный разговор, а не та ситуация, где один хмыкает в ответ на попытки поддерживать нормальную человеческую беседу.
Я забиваю болт на этого раздражающего мужчину и сажусь перед огнем, чтобы расчесать волосы. На это уходит много времени, потому что волосы у меня длинные и густые, а я три дня не расчесывала косы.
Трэвис подходит, чтобы взять полотенце из кузова.
— Что делаешь? — спрашиваю я.
— Пойду помоюсь, раз ты говоришь, что я воняю.
— Я не хотела быть грубой. Я же тоже воняла.
Единственным ответом служит очередное неразборчивое ворчание.
— Вот, — говорю я, поворачиваясь в его сторону с маленьким кусочком мыла. — Можешь взять… — я шумно сглатываю, потому что Трэвис наполовину снял футболку.
Мой взгляд безошибочно падает на широкую мужскую грудь перед моими глазами.
Это совершенно прекрасная грудь. И его пресс плоский и хорошо очерченный. На груди у него растет немного светлых волосков, и мне очень нравится, как это выглядит. А от правой подмышки до пупка у него пролегает тонкий белый шрам.
Я перевариваю это в те несколько секунд, что требуются ему, чтобы стянуть футболку через голову.
— Прости, — говорю я, и мои щеки горят. Это нелепо. Ничего же не случилось, просто он снял футболку. — Я просто хотела дать тебе мыло, если хочешь.
— О. Да. Спасибо, — он берет мыло и ждет, пока я отвернусь, прежде чем делать что-то еще.
Я сижу на камне у огня, спиной к нему, и заканчиваю расчесывать волосы. Я слышу, как он движется. Шорох одежды. Плеск воды.
Интересно, остался ли он в трусах, как я. Наверняка.
Мне интересно, какое у него нижнее белье.
Мне очень хочется повернуть голову и взглянуть украдкой.
Но это было бы грубо. И неприлично.
Он не подглядывал за мной, так что я тоже не могу подглядывать за ним.
Вместо этого я сосредотачиваюсь на расчесывании своих мокрых волос.
— Мыла больше нет.
Услышав его слова, я поворачиваюсь, не подумав. К моему облегчению (разочарованию?), он уже надел джинсы и сушит волосы полотенцем.
— Ничего страшного. Может, мы найдем еще мыло в каком-нибудь доме или типа того, — я справилась с колтунами в волосах, но еще не заплела обратно. Я вижу, как Трэвис косится на них, будто его что-то удивляет. — Я пойду сполосну рубашку. Хочешь, твою тоже постираю?
Он моргает, будто не понимает, что я предлагаю.
— Трэвис?
— Что? О. Да. Конечно. Спасибо, — он все еще елозит полотенцем по волосам. Он делает