«Очень мало времени на изучение обстановки, – рассуждал Квиллер, – Чтобы успешно провернуть такое дельце, нужны суперспециалисты… если только воры не были знакомы с домом Тейта или не узнали загодя о коллекции. И если так, не приурочили ли они ограбление к выходу “Любезной обители”, чтобы её скомпрометировать?»
Покуда Квиллер взвешивал все возможности, из печати вышел очередной номер «Прибоя», и курьер со свистом пронёсся по отделу публицистики, швыряя газету на каждый стол,
Тейтов инцидент был благоразумно припрятан на странице четыре, и предварял его поразительный заголовок. Квиллер залпом проглотил шесть коротеньких абзацев. Подписал их Лодж Кендал, постоянный корреспондент «Прибоя» в полицейском управлении. «Любезная обитель» тактично не упоминалась. Примерная стоимость похищенного нефрита также не упоминалась. И была помещена неправдоподобная версия Департамента полиции. Квиллер хмуро прочел её, схватил пальто и устремился в пресс-клуб.
Пресс-клуб располагался в крепости из закоптелого известняка, которая некогда была долговой тюрьмой. Окна были узкие и зарешеченные, а среди почерневших башенок гнездились грязные голуби. Внутри здания старые, обшитые деревом стены хранили устойчивые тюремные запахи девятнадцатого столетия, но хуже всего здесь был шум. Голоса взмывали к сводчатому потолку, сталкивались с другими голосами и опадали вниз, сливаясь в глухой рев. Для газетчиков тут был сущий рай.
Коктейль-бар в главном зале нынче гудел как улей; все обсуждали случившееся на Тёплой Топи. Кражи драгоценностей были преступлениями, которыми культурные газетчики могли наслаждаться со вкусом и чистой совестью. Они тешили интеллект, а вреда, как правило, никому не причиняли.
Квиллер нашёл Одда Банзена в том конце бара, что был традиционно закреплён за штатными сотрудниками «Прибоя». Он подсел к нему и заказал двойную порцию томатного сока со льдом.
– Ты это читал? – спросил он фотографа.
– Читал, – сказал Банзен. – Вот идиоты. Говорили они приглушенно. В противоположном конце бара неприкрытым ликованием звучали голоса сотрудников «Утренней зыби». Квиллер с досадой глянул на веселящихся конкурентов.
– Кто этот парень вон там, внизу, в светлом костюме, – тот, что громко смеётся? – спросил он.
– Он работает у них в отделе распространения, – сказал Банзен. – Этим летом играл против нас в софтбол, и вот зуб даю, он – гад.
– Он меня раздражает. Умерла женщина, а он ржёт по этому поводу.
– Вон идёт Кендал, – сказал фотограф. – Давай узнаем, что он думает о версии полиции.
Полицейский репортёр – молодой, горячий и удачливый в работе – старался выказать профессиональное равнодушие.
Квиллер поманил его в бар и спросил:
– Сами-то вы верите в ту версию, которую накатали утром?
– Что до полиции, – сказал Кендал, – то для неё дело ясное, что это дело тёмное. Ваша публикация о доме Тейта не имеет к этому никакого отношения. Это была внутренняя работка. Кто-то знал дорогу как свои пять пальцев.
– Понимаю, – отозвался Квиллер. – Как я себе и представлял. Но, по мне, они не того подозревают. Не поверю я, что это сделал мальчишка—слуга.
– Тогда как вы объясняете его исчезновение? Если Паоло не спёр нефрит и не махнул с ним в Мехико – то где он?
– Паоло такое не подходит, – возразил Банзен. – Он был славный малый – тихий и застенчивый, очень желающий помочь. Не того он типа.
– Вы, фотографы, мните себя знатоками человеческих характеров, – сказал Кендал. – Ну так вы ошибаетесь! С точки зрения Тейта, мальчишка был ленив, хитёр и лжив. Тейт несколько раз грозился его уволить, но миссис Тейт всегда за него заступалась. А муж боялся ей перечить из-за её болезни,
Банзен и Квиллер недоверчиво переглянулись, и Кендал отошёл поговорить с группой телевизионщиков.
Некоторое время Квиллер играл нефритовой пуговицей, которую дал ему Тейт. Он держал её в кармане среди прочей мелочи. Наконец он сказал Банзену:
– Сегодня утром я звонил Дэвиду Лайку.
– Как он держится?
– Вроде не слишком расстроен. Сказал, что нефрит застрахован, а миссис Тейт была невыносимым созданием и устраивала своему мужу адскую жизнь.
– Ещё как верю! Она была ведьма, нет, полторы ведьмы! А что он думает насчет того, будто в этом замешан Паоло?
– Когда я говорил с Лайком, об этом ещё не было объявлено.
Бруно, бармен пресс-клуба, вертелся поблизости в ожидании заказа.
– Больше ничего, – бросил ему Квиллер. – Мне надо перекусить и топать обратно на службу.
– Вчера я видел ваш журнал. – сказал бармен, – Мы с женой почерпнули из него уйму дизайнерских идей. С нетерпением ждем следующего выпуска.
После того, что случилось на Тёплой Топи, можете и не дождаться, – ответил Квиллер. – Кому теперь захочется, чтобы его дом красовался на страницах журнала…
Бруно покровительственно улыбнулся репортёру:
– Может, я смогу вам помочь. Если у вас трудно с материалом, можете сфотографировать мой дом. Мы его оформили сами.
– Какой же стиль вы избрали для своего дома? Квиллер ждал ответа не без опаски. Бруно слыл среди бедноты чуть ли не Леонардо да Винчи. Таланты его были многообразны, но скудны.
– У меня то, что называется монохроматической цветовой гаммой, – растолковал бармен. – Я завёл ковёр цвета шартрез, стенную обивку цвета шартрез, шартрезовые драпри и шартрезовую софу.
– Весьма соответствует вашей профессии, – сказал Квиллер, – но позвольте мне поправить вас в одной детальке. Мы никогда не называем драпировки «драпри».
ПЯТЬ
Перед тем как отправиться на вечеринку с коктейлями к Дэвиду Лайку, Квиллер зашёл домой переодеться и угостить кота ломтиком солонины, которую купил в лавке деликатесов.
Коко встретил его, выразив кошачий восторг облётом всей комнаты: на стулья, под столы, на стеллажные вершины, потом – вниз, с грохотом и урчаньем, кувыркаясь в воздухе на скорости шестьдесят миль в час. Шатались лампы. Вращались пепельницы. Трепыхались на ветру лёгкие занавески. Потом Коко прыгнул на словарь и во всю мочь принялся его царапать – приподняв зад, пригнув перед, указуя хвостом ввысь – как горка для катания на санях с флагом на макушке. Царапал прилежно, останавливался, чтобы взглянуть на Квиллера, и снова царапал.
– Играть некогда, – сказал Квиллер. – Я ухожу. Вечеринка с коктейлями. Может быть, принесу тебе оливку.
Он надел брюки, только что прошедшие химчистку, расшпилил недавно купленную рубашку и поискал свой новый галстук. Обнаружил его висящим на ручке дивана. На самом виду оказалась дырочка, и Квиллер застонал. Итак, в добром здравии пребывал только один клетчатый галстук. Он сорвал его с дверной ручки, где тот болтался, и повязал его на шею, ворча про себя. Тем временем Коко уселся на словарь, с надеждой готовясь к игре.
