В дверях Кардинала встретила миссис Белл, дружелюбная женщина лет пятидесяти с лишним; она как раз уходила. Когда Кардинал представился, она сказала:
— О, детектив Кардинал. Сожалею о вашей утрате.
— Спасибо.
— Вы ведь здесь не по профессиональным делам?
— Нет-нет. Моя жена была пациенткой вашего мужа, и я…
— Конечно, конечно. У вас должны быть к нему вопросы.
Она отправилась на поиски мужа, а Кардинал стал разглядывать обстановку дома. Полированная древесина твердых пород, дубовые панели и лепные украшения, — и это всего-навсего в приемной. Он уже хотел сесть в одно из кресел, стоявших в ряд, когда распахнулась дверь и перед ним предстал доктор Белл — крупнее, чем он казался Кардиналу по воспоминаниям, значительно выше шести футов, с курчавой каштановой бородой, седоватой у подбородка, и с приятнейшим английским выговором, который у него, как уже знал Кардинал, не был ни чересчур аристократически-шикарным, ни подделывающимся под говор рабочего класса.
Он взял руку Кардинала в свои и пожал ее.
— Детектив Кардинал, позвольте мне еще раз сказать: я ужасно сожалею о Кэтрин. Выражаю вам свои самые, самые глубокие соболезнования. Входите же, входите.
Если бы не громадный письменный стол и не отсутствие телевизора, помещение, в котором они оказались, могло бы сойти за гостиную. По всем четырем стенам до потолка шли книжные полки, набитые медицинскими и психологическими текстами — книгами, журналами, папками. Пухлые кожаные кресла, потертые и совсем не подходящие друг к другу, были установлены под таким углом, чтобы удобно было беседовать. И разумеется, здесь была пресловутая кушетка — уютный, домашнего вида диванчик, а совсем не то жесткое, геометричное ложе, которое вы привыкли видеть в фильмах о психоаналитиках.
По настоянию доктора Кардинал сел на кушетку.
— Принести вам что-нибудь попить? Кофе? Чаю?
— Спасибо, все в порядке. Спасибо, что согласились со мной так скоро встретиться.
— Ну что вы. Это самое меньшее, что я мог бы сделать. — Доктор Белл поддернул свои вельветовые брюки, прежде чем сесть в одно из кожаных кресел. На нем был ирландский шерстяной свитер, и он совсем не походил на медика. Скорее он похож на профессора колледжа, подумалось Кардиналу, а может, на скрипача.
— Могу себе представить, что вы задаетесь вопросом — как могло случиться, что вы не увидели, как это приближается, — проговорил Белл, выразив в точности ту мысль, которая билась в голове у Кардинала.
— Да, — ответил Кардинал. — Если подытожить, то примерно так.
— И не вы один задаете себе такой вопрос. Вот здесь перед вами сижу я, человек, с которым Кэтрин в течение почти целого года обсуждала свою эмоциональную жизнь, и я тоже этого не предвидел.
Он откинулся на спинку кресла и покачал своей курчавой головой. Кардиналу он невольно напомнил эрдельтерьера. Помолчав, доктор негромко добавил:
— Вероятно, если бы у меня были такие подозрения, я бы ее госпитализировал.
— Но ведь это необычно? — спросил Кардинал. — Когда пациентка регулярно приходит к вам на прием, но не упоминает о том, что она планирует… Зачем ходить к врачу, если ты ему не доверяешь или не можешь доверять?
— Она мне доверяла. Кэтрин не была чужда суицидальных мыслей. Но поймите меня правильно, ничто не указывало на то, что у нее имеется конкретный план, который она намерена в ближайшее время осуществить. Но, разумеется, мы обсуждали ее отношение к самоубийству. Какая-то ее часть приходила от такой идеи в ужас, а какая-то считала эту мысль весьма притягательной, — уверен, что вы это сами знаете.
Кардинал кивнул:
— Это была одна из первых вещей, которые она мне о себе рассказала, еще до того, как мы поженились.
— Честность была одной из сильных сторон Кэтрин, — заметил Белл. — Она часто повторяла, что лучше уж умрет, чем станет переносить еще одну острую депрессию — и, спешу добавить, это не оттого, что она хотела облегчить собственные мучения. Как и большинство страдающих депрессией, она с ненавистью относилась к самому факту, что болезнь так осложняет жизнь тех, кого она любит. Я бы удивился, если бы вы мне сказали, что она не повторяла вам это на протяжении многих лет.
— Много раз, — проговорил Кардинал, и внутри у него словно что-то обрушилось. Комната стала расплываться у него перед глазами, и доктор протянул ему коробочку «Клинекса».
Спустя некоторое время доктор Белл, сдвинув брови, наклонился вперед, сидя в своем кресле.
— Знаете, вы не могли ничего предпринять. Пожалуйста, позвольте мне вас по этому поводу успокоить. Для тех, кто совершает самоубийство, это достаточно распространенное поведение — не выказывать никаких признаков своего намерения.
— Я знаю. Она не выкидывала дорогих ей вещей, ничего такого не делала.
— Да. Никаких классических симптомов. И в ее истории болезни не зафиксировано никаких попыток самоубийства, хотя суицидальная фиксация там обильно представлена. Тем не менее мы имеем дело с картиной непрекращающейся, длившейся десятилетиями битвы с клинической депрессией — одной из составляющих ее биполярного заболевания. Есть бесспорная статистика: для страдающих маниакально-депрессивным психозом вероятность суицида наиболее высока, это абсолютно точно. Она выше, чем у всех прочих групп людей. Господи, может показаться, будто я знаю, о чем говорю, верно? — Доктор Белл беспомощно развел руками. — Но такие вещи заставляют чувствовать себя непрофессионалом.
— Я уверен, что тут нет вашей вины, — ответил Кардинал. Он не понимал, что он здесь делает. Он что, пришел для того, чтобы слушать рассказ этого лохматого англичанина о статистике и вероятностях? Все-таки это же я видел ее каждый день, подумал он. Это я не обращал внимания. Был слишком глуп, эгоистичен, слеп.
— У вас возникло искушение обвинить самого себя, верно? — спросил Белл, снова прочитав его мысли.
— В моем случае это означает просто придерживаться фактов, — заметил Кардинал, уловив горечь в собственном голосе.
— Но со мной происходит то же самое, — признался врач. — В этом — дополнительный ущерб, причиняемый суицидом. Все, кто был близок с человеком, покончившим с собой, начинают чувствовать, что они слишком мало делали, что они были недостаточно чутки, что им следовало бы вмешаться. Но это вовсе не значит, что такие чувства адекватно отражают реальное положение вещей.
Доктор сказал еще что-то, но Кардинал, похоже, пропустил все это мимо ушей. Его сознание было словно выгоревшее дотла здание. Словно пустая ракушка. Как он вообще мог сейчас хоть как-то представить себе, что происходит вокруг него?
Когда он уходил, Белл сказал:
— Кэтрин повезло, что вы были ее мужем. И она это знала.
От этих слов доктора он чуть было снова не потерял самообладание. Кое-как он пробрался через приемную и вышел под золотой осенний свет.
