что никакие доводы не убедят Лару в его невиновности. А следовательно выхода нет. Лара останется с ним навсегда, просто из вредности, чтобы доводить его до белого каления, до безумия, до полного и необратимого сумасшествия.
– Чего ты хочешь? – устало произнес Василий внезапно охрипшим голосом и, поняв, что ненавистный голос никуда не исчезнет, а жить как-то надо, уселся обратно на табуретку и принялся намазывать новый бутерброд.
От возмущения Лара даже опешила. Она тут видите-ли надрывается, изображает из себя кентерберийское привидение, а ему хоть бы хны!
– Хочу, чтобы ты на своей шкуре испытал тоже самое! – яростно прошипела Лара, впиваясь взглядом в розовый бутерброд, который Василий с удовольствием и смаком откусил. Прожевав благополучно доставленный в рот кусок тщательнее, чем обычно, Василий неспешно налил себе чаю и только размешав три ложки сахара, наконец, ответил:
– Дорогая, ты же напрочь лишена логического мышления! Определись для начала, чего ты хочешь. Чтобы я присоединился к тебе? – он снова откусил бутерброд и смачно хрюкнул чаем, приводя Лару в неистовство.
– Прекрати хрюкать, свинья! – злобно отозвалась Лара, сильно озадаченная доводом своего супруга. А ведь и впрямь, подумала она. Припрется сюда, опять жизни не видать, придется его и здесь как-то пристраивать.
Лара не на шутку задумалась и уселась на подоконник, откуда хорошо просматривался дворик. Унылый и серый, со скрипучими качелями времен покорения Очакова.
– Даже качели не могли покрасить, – пробормотала она. – А если б у меня были дети? Если бы им вздумалось погулять во дворе? Это что же, они в этом поганом болоте бултыхались бы?
Василий перестал жевать и прислушался, стараясь скрыть изумление. Его Лара впервые за всю их совместную жизнь заговорила человеческим голосом, да еще о детях.
– А знаешь, у нас ведь могла быть нормальная семья, – спокойно проговорила Лара, не отрываясь от окна. – Я так и не поняла, почему все так по-дурацки получилось…
Василий прислонился к стене и задумчиво посмотрел в чашку. Он и сам не мог ответить на этот вопрос. Он попытался вспомнить, хотелось ли ему когда-нибудь детей, и если нет, то почему. Вроде бы сам он вырос в нормальной советской семье с мамой и папой, которые его любили, как умели. И он, наверное, любил, как умел. Или он не умел?
– Лара, – неожиданно проговорил Василий, – я так виноват перед тобой.
Лара лишь неопределенно хмыкнула в ответ и махнула на него рукой, забыв о том, что он не может видеть ее красноречивый жест.
– Я тебе изменяла, – произнесла она, с легким содроганием вспоминая своего незадачливого любовника.
– Я догадался, – горькая улыбка скользнула по губам Василия, и чтобы заглушить нарастающий ком в горле, он отхлебнул чая. Получилось снова громко.
– Не хрюкай, – спокойно подметила Лара и невольно улыбнулась сама.
– Я нечаянно, – смущенно пробормотал Василий.
Лара наконец оторвалась от созерцания двора и решительно встала с подоконника.
– Знаешь что, – сказала она бодрым голосом. – Пойду-ка я.
– Куда? – удивился Василий, направляя свой взгляд в сторону голоса. Показалось ему или он, действительно, заметил прозрачное облачко, повисшее рядом с подоконником.
Лара неопределенно пожала плечами.
– А, не знаю, – беззаботно отмахнулась она. – Тут на Тверской целая компашка таких как я. Пойду потусуюсь.
Она плавно переместилась к форточке, и тут Василий совершенно отчетливо увидел до боли знакомые очертания.
– Лара! – крикнул он, вскакивая со стула.
Лара обернулась и с легким недоумением воззрилась на своего мужа.
– Ну? Чего еще?
Василий смотрел ей прямо в глаза:
– Я буду скучать по тебе.
И неважно, что слова эти он почти прошептал, не в силах признаться самому себе в их искренности. Она все равно бы услышала, даже если бы он не произнес их вовсе. Она улыбнулась и пожала плечами.
– Не скучай. Может, еще свидимся, – и скользнула в форточку. И взлетела над городом. Свободная как птица.
