Врач, увидев, что я собираюсь ехать с ними в больницу, остановил словами:
– Не вижу смысла Вам сидеть в больнице. Вероника сейчас спать будет. Вот завтра с утра и приезжайте с сыном! – и без перехода обращается к санитару, стоявшему здесь же, – Коль, дуй за каталкой!
После того, как Нику увезли на машине скорой помощи, мы с Ольгой Васильевной разошлись каждый к себе. Алёшу я забрал спать к себе, благо кровать у меня большая. Мальчишка так переволновался, что заснул мгновенно. Пришлось мне, раздевать его сонного и самому развешивать его вещички на батарею. Нет, ну это чёрт знает что такое! Надо завтра же съездить в магазин и купить ему вещей.
На удивление, как Ольги Васильевны, так и моё, мама ничего не слышала. Она только утром узнала, что Нику увезли поздно вечером в больницу.
– Нет, ну как же так? – сокрушалась она, а сама тем временем переоделась в домашнее платье, чтобы завтракать в столовой, а не у себя в комнате. И это впервые за последний месяц!
Алеша не отходит от неё ни на шаг. Золото, а не ребёнок, он на завтрак съел полную тарелку каши! Вот вы много знаете пятилетних пацанов, которые съедают утром кашу? Вот и я не знаю ни одного! Наслушался на работе от парней, как они своих детей по утрам кормят. Хлопья такие, хлопья сякие, творожки, йогурты… А Лёшка кашу! А уж когда он после завтрака сказал маме "сибо", то даже я чуть не прослезился.
В больницу к Нике поехали все вместе: я, мама и Лёшка.
Я смотрел на маму и удивлялся: как подменили её. Пичужка с Лёшей всего один вечер с ней провели, а она вон бегает, как ни в чем, ни бывало! Это о чём же они там вчера шептались, сидя у неё на кровати?
В палату нас к ней пустили, конечно, но ненадолго. И да, у пичужки действительно оказалось воспаление лёгких. Когда мы зашли в палату, она лежала с закрытыми глазами и, кажется, спала. Лёшка первый рванул к ней и уже уверено позвал её:
– Ма! Ка!
Ника открыла глаза, и, увидев всех нас, начала плакать. Лешка вцепился в неё своими ручонками, пришлось подъехать и, посадив его к себе на колени, придвинуться максимально близко, чтобы мальчишка мог быть ближе к ней. Почему же он её так странно зовёт? Ведь это его "ка" больше похоже на слог от её имени "Ника". Ладно, это их дело. А вот почему мне всегда хочется улыбаться и гладить его по его непослушным вихрам, когда я сажаю Алёшу к себе?
– Ника, девочка, что же ты вчера вечером не сказала, что тебе уже плохо было? Я, дура старая, и не поняла! – это мама подошла с другой стороны кровати и погладила по руке, где стояла капельница, – ты уж меня прости, пожалуйста!
А пичужка опять принялась рыдать! Ну вот что мне с ней делать, а?
– Это вы меня все простите, что подвела вас! Я домой попрошусь сегодня.
– Ника, не вздумай! – сказали мы с мамой хором.
– Тебе вылечиться надо! А об Алёше не переживай. Ты слышишь? – Ника послушно кивнула. Да, с моей мамой всегда было сложно спорить.
– Так, посещение заканчиваем! Довели девочку до слёз! – это уже врач, – так, товарищи родственники, выходим, выходим! Завтра теперь приходите.
Алёшка прижался к Нике, обнимая, и опять внятно сказал:
– Ма! Ка!
– Да, малыш, я тоже тебя люблю! – Ника обняла его одной рукой и погладила по голове.
– Ника, выздоравливай. Мы завтра приедем, – и, забрав Лешку, направилась к выходу из палаты.
– Доктор, буквально пять минут! – врач внимательно посмотрел на меня и согласился:
– Но не дольше!
Все вышли, а я перевел свой взгляд от двери, закрывшейся за врачом, и чуть не забыл, что собирался ей сказать. Ох, ну и глаза у пичужки! Никогда раньше не понимал всей это приторно-карамельной мути про то, что "я тону в твоих глазах".
– Ника, вот твой телефон, я записал свой номер и мамин. Звони в любое время, я закинул деньги на твой номер. Считай, что это плата за твою, уже сделанную, работу. Сама видишь, что мама встала, – решил это добавить, потому что я уверен, что деньги она просто так не взяла бы.
Положил телефон ей на кровать так, чтобы она могла взять его в любой момент. Укладывая максимально удобно для неё телефон, и будто случайно коснулся её руки. Теперь мою кожу совершенно точно покалывает в том месте. Я же касался сегодня ночью её рук, когда проверял вены, я помню, какая нежная у неё кожа. Везде, и на её маленьких, как у ребёнка ножках, тоже. Теперь покалывало и ладони, я вспомнил свои ощущения от прикосновения к её коже.
– Спасибо, – прошелестело в ответ.
– За Алексея не волнуйся, он от мамы не отходит, хотя вернее будет сказать, что это мама от него не отходит. Ну, ты сама всё видишь, – усмехнулся, кивнув в сторону ушедших мамы и мальчика, – врач сказал, что тебя не раньше, чем через неделю выпишут. Так что ты тут спи и поправляйся. Всё поняла?
Ответом мне послужила слабая улыбка и кивок головой.
Чёрт! Как же хочется ещё раз до её руки дотронуться! Или ноги? А точнее стопы. Нет, точно, стопы. Хочется опять увидеть её маленькие пальчики и аккуратные ноготочки. Как же хорошо, что они у неё не накрашены.
Так, Яранский, остановись! Хорошо, что у тебя покрывало скрывает всё, что ниже пояса. И речь ведь сейчас не про мои ноги. Позорище-то какое… Отвернулся к двери, быстро поправив то, что сейчас стоит колом. А если сейчас Алёшка на колени опять сядет?
Направился к выходу, когда меня окликнули:
– Сергей! Спасибо Вам! Я отработаю!
В ответ смог только кивнуть. Отработает она! Знала бы ты, пичужка, как именно я хотел бы, чтобы ты отработала. Да я только от того, что ножки твои целовать буду, уже кончил бы. Да что за черт! Никогда раньше не замечал за собой такого! Веду себя как фетишист.
Глава 9Ника.
Я очнулась уже в больнице. Одна в палате. Свежевыкрашенные стены, стеклопакет на окне. Да, в нашей больнице точно всё не так. От руки тянется капельница. Как я здесь оказалась? А где Алёша?
– Доброе утро, красавица! Как Вы себя чувствуете?
– Спасибо, хорошо, только пить очень хочется, – голос неожиданно сиплый, – как я здесь оказалась? Где мальчик? Доктор, он не говорит, его надо найти, он маленький, он испугается один.
– Тише, тише, красавица. Столько вопросов и все не по существу! Вы в больнице. Вас привезли сегодня ночью. Вызов на скорую поступил из дома Сергея Яранского. Вспомнили? Вероника, у вас двустороннее воспаление лёгких.
– А мальчик? Где он?
– Нет, мальчика с Вами не было. Это же больница, а не санаторий. Но Вы не…
Дослушать я его не успеваю, засыпаю на середине фразы. Просыпаюсь от того, что дверь в палату открывается, и вдруг я слышу, ведь слышу же:
– Ма! Ка!
Слёзы полились сами. От того, что Лёша заговорил, от того, что те, кого я подвела, не вышвырнули на улицу, а стоят здесь и успокаивают.