class="p1">— «Никитина», говоришь?
— Она самая. Баба — ничего плохого не могу сказать: лицом и фигурой ладная, работящая, хозяйственная — но вот «на передок» слаба! Артём то ейный ещё в пятнадцатом где-то в Галиции сгинул (крестится), оставив её с дитём. Погоревала она с год, да и пустилась во все тяжкие: что ни год — то рожает ребёнка и, причём — сама не знает от кого. Последний, так вообще — лицом на какого-то монгола похож…
И помолчав, с крайне озадаченным видом недоумённо чешет-перебирает бороду:
— Спрашивается: где дура-баба умудрилась монгола себе найти?
— Не иначе, как «спящие гены» проснулись… — решил я сумничать, пред тем как продолжить трапезу.
Глаза ширше блюдца под чай:
— «Спящие Гены»⁈
— Со времён «трёхсотлетнего» монголо-болгарского ига, спящие.
Вкратце и «на пальцах», объясняю шо цэ такэ.
Иерей, с крайне уважительным видом перед моей учёностью, протянул:
— Аааа… Вот, оно что оказывается… Так, что? Так можно и арапа какого-нибудь родить?
— «Арапа»? — глаза в потолок, — в смысле — негро-американца? Не исключено, отец! Ибо, как доподлинно выяснили британские учёные — всё человечество родом из Африки.
Тот, неподдельно возмутился:
— Вот, нехристи гадливые!
— Не то слово… Ну здесь сильно постараться надо, чтоб те гены пробудить.
Призадумавшись, Отец Фёдор:
— Не… В нашем Ульяновске таких «старательных» не сыщешь. Да и «монгола» ей заделали — не иначе, как по пьяни.
— Вполне вероятно, бать! Но это уже будет называться «трансмутация» — влияние алкоголя на изменение наследственного вещества.
Чтоб не обострять, перевожу стрелки:
— Это сколько ж, на данный момент у неё «спиногрызов»?
— Ой, погоди — сейчас подчитаю… — загибая пальцы, — Сашка (да ты его знаешь!), Дашка, Наташка… Дальше, по-моему, Сёмка — паскудник эдакий, и…
— Поди, умерло в младенчестве много?
С крайне озадаченным видом:
— Да, в том то и дело, что — нет, ни одного! Другие бабы носятся как квочка над яйцом: дышать на дитё боятся — оберегая от каждого сквозняка… А те — квелые и до года в большинстве не доживают. А эти байстрюки носятся чуть ли не круглый год босиком, едят — кто что подаст и, ни какая лихоманка их не берёт. Удивительно — чудеса да и только!
Что-то такое вспоминается…
Клим рассказывал как-то, что всю выловленную рыбную «мелочь» отдаёт какой-то «дуре», у которой между ног — «как будто проходной двор». Ещё тогда заподозрил: может, часть «байстрюков» — его? Иначе от чего вдруг такая щедрость?
Допив чай, встаю:
— Пойду-ка посижу «у себя», отец…
Понимающе на меня глядя:
— К Софье Николаевне разве не пойдёшь?
— Ммм… Сегодня пожалуй нет.
* * *
Спустя несколько дней, одним прекраснейшим вечерком захожу в гости к Фридриху Залкиндту и застав у него несколько смущённо-покрасневшую Катю Олейникову с помятым подолом, радостно вопию:
— О, как хорошо, что вы сегодня вместе — не придётся по одному вылавливать!
Переглянувшись встревожено, те:
— Зачем «вылавливать», Серафим? Случилось что⁈
— Нормальные хозяева сперва — хотя бы чаем гостя угощают, и лишь потом расспрашивают.
Кладу на стол свёрток и, у тех окончательно от сердца отлегло:
— А с меня, как с «непрошенного гостя» — вкусности к чаю!
Пока Катя бегала на общую кухню вскипятить на примусе чайник, рассматриваю жилищные условия главного и единственного ульяновского педолога:
— Мда… Маловата комнатёнка.
Да и мебелишка, сказать по правде — может вызвать лишь предсмертную тоску, а не немедленную эрекцию в присутствии особы противоположного пола.
«Интересно, где любовью они занимаются? На этом шатком сооружении, — невольно всплыл вопрос, — на полу, на столу или вообще — стоя? Если он её „стояком“ шпилит, то конечно понятно — откуда дети⁈».
Возможно, начинать мне надо было с улучшения его жилищных условий, а не с…
Фридрих со мной согласился, но лишь отчасти:
— Зато своя отдельная комната! А не угол за фанерной перегородкой, какой мне светил — останься я в Москве.
— Согласен! Чтоб преодолеть трудности, — философски замечаю я, — надо регулярно и постоянно убеждать себя, что могло быть ещё хуже.
Наконец после довольно-таки затянувшегося чаепития и неспешного разговора про — как местные, так и международные новости, кладу на стол довольно-таки заляпанную и пыльную тетрадочку:
— Как в первый раз после выздоровления в Нижнем был, купил на барахолке у одного «бывшего»… Да засунул по запарке в чулан и вот только теперь вспомнил! Прочитал и подумал: а вдруг вы заинтересуетесь, мои друзья-педологи.
— Что это?
С некой учёной напыщенностью, как ментор такой:
— Возможно «это» перевернёт вашу «науку о детях» с ног на голову.
Переглядываются с крайне заинтригованным видом:
— Обоснуй, Серафим?
Встав, даю круг по комнате, затем сажусь снова:
— Знаете, какое самое слабое место в вашей педологии — ставящее на ней большой, чёрный и жирный «Андреевский» крест?
Напряглись оба:
— И какое же?
— В ней предполагается иметь дело уже со сравнительно взрослыми детьми — с уже сформировавшимися характерами… А что говорит на этот счёт нам народная мудрость?
— И что же?
— «Учи дитё пока оно поперёк лавки лежит: когда вдоль уляжется — учить уже поздно». Короче, друзья мои, воспитание нового — коммунистического человека, должно начинаться с самого рождения! Точнее: с самих родов его родной матери — ибо кроме неё, родить больше никто не способен «и, ныне и присно и во веки веков»… АМИНЬ!!!
Сдуваю пыль с тетрадки и, с предельной осторожностью раскрыв — аки священные скрижали:
— И вот вам полная методология как это сделать — вплоть до чертежей игрушек.
Первым взял тетрадку Фридрих и лишь прочитав первую страницу, от изумления чуть её не выронил. Этим воспользовалась Катя, выхватив тетрадку и сперва уткнувшись в неё, в свою очередь буквально тут же ойкнула:
— Как им не жалко было бедных малышей⁈
Предельно строго:
— «Жалко» у пчёлки на жопке, товарищ Олейникова! Если прочтёте эту брошюрку целиком, то поймёте: родительская «жалость» — убивает малышей гораздо чаще, чем суровость закаливания и воспитания.
К тому времени главный ульяновский педолог отошёл от культурологического шока и вопросил:
— Кто такие эти «Никитины», Серафим?
— Без понятия! Ясно одно: какие-то ныне неизвестные — ещё дореволюционные, педагоги-новаторы. Так как про них ничего не слышно — должно быть с ними и с их детьми — случилось что-то нехорошее. Вполне могли и
