конце концов, у меня даже аппетит пропал. Я постоянно думала о том, какую кашу заварила, и от этих мыслей мне становилось всё хуже.
Мой откровенный мысленный разговор с самой собой произошёл в ночь со среды на четверг. Матвей мирно спал, а я, хоть и была утомлена бурными ласками любимого, не могла уснуть. Лежала молча и пялилась в потолок. Уже почти рассвело, а я по-прежнему не могла сомкнуть глаз.
В итоге я решила признаться самой себе: мстить Матвею я не могу, хотя очень хочу. До отчаяния, до зубовного скрежета я мечтаю отыграться за своё унижение и за свои страдания. Мне нравилось в течение всех этих дней строить план мести, прорабатывая его минута за минутой. Теперь же, когда всё готово и должно вот-вот свершиться, я поняла, что не смогу отыграть партию, которую сама же для себя сочинила.
Я миллион раз мысленно представляла себе прилюдное унижение Матвея, то, как он будет растоптан, повержен, деморализован, морально убит.
Но на деле моя способность к реальной мести оказалась детским лепетом. Я была словно пятилетний малыш, вооруженный водным пистолетом, и сама же не принимала всерьёз собственные прожекты. Я больше жизни люблю Матвея и никогда не смогу причинить ему зло. Не смогу унизить его, тем более, после всего того, что ему пришлось пережить когда-то по вине моего отца.
А ещё я только сейчас сподобилась как следует посмотреть правде в глаза и признать: после такой мести у нас с Матвеем не может быть совместного будущего. Готова ли я к будущему без Матвея? Прошедший год в красках показал мне истину.
Продолжая смотреть в потолок, я молча плакала, стараясь не всхлипывать, чтобы не разбудить Матвея, и мысленно крыла себя самыми последними словами. Я так и не поняла, за что ругала себя сильнее: за то, что решила мстить, или за то, что не смогла это сделать.
… - Матвей, нам нужно серьёзно поговорить, — сказала я за завтраком.
— Слушаю, — улыбнулся Матвей.
Он невозмутимо и спокойно намазывал маслом кусок багета.
— Я передумала по поводу заданий, Матвей. Ничего не нужно, мы с тобой поженимся просто так, без всяких условий. Я не хочу больше никаких заданий. Я хочу выйти замуж по любви, как в песне.
— Просто по любви? Я согласен. Спасибо, любимая!
Матвей внимательно и ласково смотрел на меня. Порой (вот например, сейчас) мне казалось, что он видит меня насквозь, и все мои мысли для него не секрет. Даже самая маленькая мыслишка, спрятанная в укромном уголке сознания, — даже она не секрет.
— То есть, ты поедешь на праздник к родителям одна? Или не поедешь совсем?
— Поеду, Матвей. Я обещала. Поеду одна, а ты будешь ждать меня в квартире. Я не буду там слишком долго, мне не хочется.
— Хорошо, Милана, договорились, — кивнул Матвей.
— А когда мы подадим заявление, Матвей? После выходных?
— Это сейчас делается легко и быстро, абсолютно без привязки ко времени и к месту, — беззаботно ответил Матвей. — Но мне очень хочется, чтобы сначала у нас с тобой была настоящая помолвка, Милана. Даже если она будет только для нас двоих.
— Я за! — сердце моё подпрыгнуло от радости. — Давай организуем праздник для нас двоих в субботу или в воскресенье, после того, как пройдёт приём?
— Давай. Я найду подходящий ресторанчик и всё организую. А твоя задача — выглядеть так же потрясающе, как всегда.
— Как когда именно? — мне захотелось немного подразнить Матвея.
С того момента, как я решила не мстить Матвею, мне даже дышать стало легче, настроение улучшилось в разы, и появился аппетит.
— Как тогда, когда ты одета, девочка моя. Я умру от ревности, если какой-нибудь мужчина увидит хотя бы малую часть того, что имею счастье видеть я. И не только видеть.
— Я заметила, какой ты ревнивый, Матвей, — продолжала беззлобно подтрунивать я. — Раньше ты не был таким.
— Да почти сразу, как познакомился с тобой лично, я стал таким, — возразил Матвей.
— Я тоже тебя ревную, даже к твоей работе, — задумчиво ответила я.
Мне вдруг стало грустно и тревожно.
— Обещай, что всегда будешь только моим, Матвей!
— Легко. Но подумай сама, а если у нас родятся дети? То есть, нет, не так! Акогда у нас родятся дети, Милана, я ведь буду любить их не меньше, чем тебя.
— Детей и я буду любить не меньше, чем тебя. Дети не в счёт, их можешь и даже должен любить. Даже больше, чем меня.
— Больше невозможно, только так же. Тогда обещаю. И ты обещай.
— И я обещаю, что буду только твоей.
… В пятницу, в девятнадцать ноль-ноль, я приехала на праздник в дом родителей. Мне казалось, что меня будет мучить дежавю, однако ничего подобного не случилось. Видимо, потому, что Матвей ждал меня дома, и я была абсолютно спокойна и счастлива.
Я ходила среди гостей, останавливаясь то тут, то там. Мои губы и щёки уже затекли от старательно удерживаемой на лице улыбки, а язык устал вести светские беседы.
А потом ещё приехали Русецкие, и рядом со мной возник Антон. Выглядел он импозантно и стильно, впрочем, как всегда. Я видела, как смотрят на него девушки и женщины из числа гостей, и не могла понять, почему он опять таскается за мной, как приклеенный. Ведь мы почти не виделись в течение прошедшего года! Неужели его и мои родители продолжают лелеять мысль о слиянии капиталов? Нет, мне это совсем не нравится, категорически! Кажется, вечер перестаёт быть томным, и мне пора делать ноги. Приличия соблюдены, и этого вполне достаточно.
Я усиленно напрягала извилины, изобретая небольшую и непринуждённую прощальную речь, когда рядом раздался голос, заставивший меня вздрогнуть. Сердце моё ушло в пятки, а по спине пополз противный холод.
— Вечер добрый! Прекрасный праздник, вы не находите?
Я впервые в жизни физически ощутила, как бледнею, и была уверена: в моём лице не осталось ни кровинки. Титаническими усилиями мне удалось заставить себя поднять взгляд, и мои глаза сразу встретились с глазами Матвея.
— Здравствуйте! — мне даже удалось вновь натянуть на измученное лицо какое-то подобие улыбки. — Согласна с вами.
— Вы танцуете? — игнорируя возмущенный взгляд Антона, Матвей встал почти вплотную по мне.
Он был в стильном светлом костюме и выглядел, как всегда, превосходно. Сногсшибательно. Я уловила едва заметный аромат моего любимого мужского парфюма, и голова моя закружилась.
— Потанцуем? — Матвей протянул мне руку.
У Антона чуть глаза на лоб не вылезли от такой наглости, однако мы с Матвеем уже забыли о нём.