– Они это заслужили, – рассеянно отозвалась я. – Хотя на самом деле это полная чушь. В любом случае, раз их уже высекли, на что ты все еще злишься?
Ван Си захихикал.
– Сестрице все равно – и я сделаю вид, что и мне все равно, а то, если разразится скандал, мне несдобровать. О тебе, сестрица, все говорят как о весьма добродетельной девушке, а обо мне… ходит лишь дурная слава.
Ты полагаешь, я хотела заработать репутацию добродетельной девушки? Неужели же мне по нраву жить, день за днем чувствуя себя подавленной? Едва подумав об этом, я разозлилась и тут же, бранясь, легонько хлестнула его пару раз метелкой:
– Не спешишь возвращаться к своей работе, обсуждаешь тут со мной пороки и добродетели, как будто тебе от меня может быть какая-то выгода! Скажу все твоему наставнику, пусть он задаст тебе пару вопросов – тогда и посмотрим, будет ли тебе все равно.
Ван Си резво отпрыгнул, уклоняясь, и засмеялся:
– Добрая сестрица, я был неправ. Дело лишь в том, что меня ругали за моей спиной, и я пришел к сестрице пожаловаться.
– Учись у Ли-анда! – продолжала я сердито. – Хорошему не учишься, зато где-то выучился трепать языком! Остерегайся: обо всем расскажу твоему наставнику.
С этими словами я напустила на себя грозный вид, сделала пару шагов по направлению к нему, будто собиралась погнаться, и замахала рукой с зажатой в ней метелкой.
Ван Си умудрялся одновременно кланяться и быстро семенить прочь, согнувшись в три погибели. Вдруг на его лице появился испуг. Его ноги застыли на месте, а тело продолжало двигаться, и евнух, сделав несколько спотыкающихся шагов, брякнулся на землю вверх тормашками. Я не успела даже улыбнуться, как он тут же поднялся и, даже не пытаясь отряхнуть одежду, поприветствовал кого-то, кто находился за нашими спинами. Мы с Юйтань поспешили обернуться и присоединились к Ван Си, приветствуя стоящих под козырьком крыльца четвертого, тринадцатого и четырнадцатого принцев.
Четвертый принц с безжизненным лицом поднял руку, позволяя нам выпрямиться. Тринадцатый и четырнадцатый принцы стояли у него за спиной и широко улыбались.
Едва закончив приветствие, Ван Си тут же попросил позволения удалиться. Лишь когда он скрылся вдали, тринадцатый и четырнадцатый принцы наконец разразились хохотом.
– Смейтесь-смейтесь, а то еще задохнетесь, – сказала я.
Поняв, что они оба смотрят на метелку в моей руке, я торопливо бросила ее на циновку, лежащую поблизости. Они расхохотались еще громче. Некоторое время я смотрела на них, сжимая губы, а затем не утерпела и рассмеялась вместе с ними.
Смеясь, четырнадцатый принц проговорил:
– Что это с тобой сегодня? Так неосторожно показала свой истинный облик и теперь уже не сможешь больше притворяться мягкой и добродетельной.
– Ты когда-нибудь слышал выражение: «Дойдя до крайности, все неизбежно превращается в свою противоположность»? – холодно ответила я, мгновенно спрятав улыбку.
Они с тринадцатым принцем слегка оторопели, но тут же вновь расцвели улыбками, ничего не говоря. Четвертый принц, все это время тихо стоявший рядом и глядящий на нас, произнес: «Пойдем» – и двинулся вперед. Тринадцатый и четырнадцатый принцы отправились следом за ним, и все трое зашагали по направлению ко дворцу супруги Дэ.
Повернувшись, я поворошила цветы сирени и распорядилась, обращаясь к Юйтань:
– Помоги Ван Си набить подушку, если тебе не трудно.
– Не трудно, – с улыбкой ответила Юйтань. – Наволочка уже есть, осталось только набить да сшить – и готово.
Придя домой под вечер, я достала веревку, чтобы попрыгать через нее, но та постоянно цеплялась за ноги. Не в силах сосредоточиться, с досадой отбросила веревку и вернулась в комнату, где упала на кровать и лежала, бездумно глядя в потолок, пока не услышала стук в дверь. Вскочив, я вышла и распахнула ворота. Во двор проскользнул Сяо Шуньцзы и, поприветствовав меня, вручил письмо. Как только я забрала конверт, он тут же в спешке скрылся с глаз.
Несколько мгновений я, сжимая письмо в руке, стояла во дворике, после чего снова вернулась в комнату, села к лампе и погрузилась в чтение.
Я часто дохожу до той стремнины,Где в вышине рождается река.Присяду и смотрю, как из долиныВолнистые восходят облака[8].
Неужели эти красивые, аккуратные, четкие иероглифы написаны его рукой? Думала, это четырнадцатый принц превосходно владеет каллиграфией, и не ожидала, что его иероглифы окажутся ничуть не хуже.
Я разглядывала твердые черты иероглифов, и содержащиеся в них спокойствие и невозмутимость, присущие их творцу, незаметно передались и мне. Волнение и тоска, царившие в моей душе, потихоньку рассеялись. Мои губы сложились в легкую улыбку, и, тихонько вздохнув, я достала бумагу, растерла чернила и принялась упражняться в каллиграфии.
Взглянула на свои иероглифы, затем на те, что написал он, и пришла к выводу, что его почерк гораздо красивее. Не удержавшись, стараясь подражать ему, раз за разом выписывала: «Я часто дохожу до той стремнины…» Незаметно для себя я полностью погрузилась в процесс и писала черной тушью по белой бумаге, забыв обо всем на свете.
Когда я, ощутив ломоту в шее, подняла голову, уже совсем стемнело. Торопливо убрав тушь и кисти, я побежала умываться, а затем легла в кровать и почти сразу провалилась в сон. Хороший, крепкий сон, о котором мечтала уже очень давно.
Положение наследного принца стало совсем безнадежным. Все ждали только окончательного решения императора Канси. Теперь взгляд, которым он смотрел на наследника престола, был холоднее льда, и я лишь тяжко вздыхала, вспоминая, как еще три или четыре года назад он мог, как любящий отец, ронять слезы, печалясь о своем сыне. Императорский трон, этот холодный, неуютный стул в конечном счете уничтожил отношения отца и сына, оставив лишь отвращение.
Восьмой принц, вследствие сильнейшей скорби занемогший после смерти супруги Лян и проведший больше полугода в стенах своего имения, снова появился в Запретном городе. Хотя он был очень бледен, на его губах порой блуждала едва заметная улыбка – вот только взгляд стал еще более равнодушным и безжизненным.
