до российского читателя и предстанут перед ним как яркая, насыщенная живым дыханием времени почти 4000-страничная хроника мятежных лет, переломивших судьбу России. Эту хронику отличает богатейшее использование исторических источников, объективная оценка происходившего, публицистическое биение авторской мысли и чувства, увлекательность его творческого почерка.
Если же к книгам Мельгунова добавить сотни статей, заметок, рецензий, опубликованных им в эмиграции, его работу по изданию исторических материалов, то особенно наглядным станет тот титанический труд по осмыслению эпохи революционных бурь, который выпало осилить историку. Он всегда шел в исторической науке своим независимым путем, защищая истину и откровенно высказывая критические суждения о многих эмигрантских авторах, писавших на исторические темы (это касалось П. Н. Милюкова, А. Ф. Керенского, А. И. Деникина, Н. А. Бердяева, Н. Н. Суханова, сменовеховцев, многих невозвращенцев типа Ф. Ф. Раскольникова и т.д.). Такая непреклонность не могла не прибавлять историку недружелюбно настроенных критиков, но и одновременно не поднимать его авторитет в глазах читателей.
Все написанное Мельгуновым за годы изгнания позволяет без какого-либо преувеличения называть его крупнейшим историком русского зарубежья, именно историком, а не мемуаристом на исторические темы. Таких мемуаристов особенно много дала русская эмиграция, и ни один из них, даже профессиональный историк П. Н. Милюков, не может сравниться с Мельгуновым по широте, глубине и объективности написанного.
* * *
Пожалуй, никто не будет спорить, что роковые числа способны проявлять свои зловещие свойства в истории. Примеров тому множество. Один из них – судьба последнего, тринадцатого по счету, начиная от Петра I и не считая младенца Ивана VI, потерявшего престол, когда ему был 1 год и 3 месяца, императора всероссийского – Николая Александровича, завершившего своим правлением не только владычество над Россией династии венценосцев-Романовых, но и торжество в ней самодержавной власти вообще.
Фортуна предпочитала как-то боком обходить последнего русского царя, даря ему даже в излишестве грозные предзнаменования. Если не считать чуть не окончившегося смертельным исходом покушения на молодого великого князя в Японии, все началось со злосчастной Ходынки, окрасившей кровавым заревом восшествие нового императора на престол. Далее следовало на фоне весьма ощутимых успехов державы в экономической сфере явное приближение всеобщей смуты, ускоренное «позорной» Русско-японской войной. 6 января 1905 года, за несколько дней до Кровавого воскресенья, после которого колесница русского самодержавия все стремительнее стала скатываться с вершины своего могущества в пропасть небытия, во время празднования водосвятия на Неве с Петропавловки в ряду холостых прогремел по Зимнему и один боевой выстрел, который, миновав, к счастью, государя императора, убил городового по фамилии… Романов.
А сколько было ужасных пророчеств гадалок, улавливавших в тумане времени черты грядущей трагедии. Настоящим роком императорской четы стало долгое ожидание наследника престола, появившегося на свет лишь после четырех дочерей, и его страшная, неизлечимая болезнь, оставлявшая мало надежд на долгую жизнь Алексея.
Вспыхнувший пожар мировой войны, охвативший своим пламенем и Россию, приблизил развязку. За отречением императора последовало почти полуторагодовое хождение его по мукам унизительной арестантской жизни, окончившееся жуткой расправой в Екатеринбурге. Николаю II суждено было стать четвертым «убиенным» императором (не считая низложенного Ивана VI, убитого в Шлиссельбургской крепости при попытке его освобождения): первые двое (Петр III и Павел I) пали от рук дворцовых заговорщиков, давших показательный пример «неприкосновенности» особ царского рода, третий (Александр II) и четвертый – от рук революционеров-народовольцев и большевиков. Однако участь первых трех была куда завиднее. Достаточно сказать, что рано или поздно на царский престол всходили их дети. В Екатеринбурге же мучительную смерть приняли все члены императорской семьи, в том числе малолетний наследник: революционный 1918 год «воскресил» в этом отношении практику смутных времен российского средневековья.
Кровь, пролитая большевиками в Екатеринбурге, а также в Перми, Алапаевске, Петрограде, где были казнены другие представители дома Романовых, легла на новую власть несмываемым пятном, очистить которое не удастся никогда и никому. Примечательно, что эти жертвы были принесены на алтарь революции еще до того, как в стране после покушения на Ленина был официально объявлен красный террор. (После этого спрашивается, кто же первый развязал террор – белые или красные?)
Неудивительно, что фигура последнего самодержца с момента его отречения и особенно в первые годы после его смерти вызвала широкий поток литературы, распадавшийся на два основных русла: если на родине императора последний стал представать все чаще в образе глупого, но кровавого тирана, то в среде русского зарубежья проявлялась тяга к изображению его как святого и великомученика. Даже сегодня, в пору, когда Николай II вновь выдвинулся в ряд самых притягательных исторических фигур, эти полярные оценки все еще сохраняют свою жизнь, сталкиваясь между собой и усиливая интерес к истинному облику «тринадцатого императора».
Для того чтобы восстановить, хотя бы частично, черты этого затуманенного временем облика, российским читателям и предлагается ознакомиться с замечательной книгой историка С. П. Мельгунова «Судьба императора Николая II после отречения. Историко-критические очерки». Этот труд занимает особое место в его творчестве, завершая трилогию «Революция и царь», которую Мельгунов задумал еще в 1930-е годы. Кроме этого произведения в трилогию входят книги историка «Легенда о сепаратном мире» и «Мартовские дни 1917 года», однако определенным вступлением к циклу является книга «На путях к дворцовому перевороту. Заговоры перед революцией 1917 года» (1931), в которой автор описал, какая паутина заговоров плелась в России против самодержавия и какое участие принимали в них масоны. Мельгунов одним из первых приподнял завесу тайны над участием в Февральской революции масонских сил и вызвал тем самым на себя огонь критики тех представителей эмиграции, которые, запутавшись в своих масонских связях и устремлениях, способствовали вольно и невольно «раскручиванию» трагедии, которая привела Россию на край бездны. Не были в восторге от такой правды и советские историки, которые склонны были видеть движущие силы революции в народных массах, а не в среде масонов-заговорщиков. «Загадочное явление казалось мифом и легендой, и вдруг это оказывается действительностью», – писал историк в своей книге и приходил к выводу, что «масонская ячейка и была связующим как бы звеном между отдельными группами “заговорщиков” – той закулисной дирижерской палочкой, которая пыталась управлять событиями, приведшими к отречению Николая II».
Автору этих строк выпало работать с 1981 года в издательстве «Молодая гвардия», которое опубликовало книгу Н. Н. Яковлева «1 августа 1914 г.» и сборник «За кулисами видимой власти», подготовленный замечательным ленинградским историком В.
