моих. Два раза я промахнулся, имея с ним дело, и поплатился за свою оплошность: видите — пробито пулей запястье, и вот шрам на щеке. Он терпеть не мог нашего Жака — злился на то, что такой юнец сумел заслужить в бою при **** уважение заядлых насмешников. Сам-то он не совершил никаких подвигов и не получил никаких знаков отличия, даже ни единой царапины! В утешение себе он рисовал карикатуры, всячески высмеивая в них Жака; и эти дьявольские шаржи были так здорово нарисованы, что нельзя было смотреть на них без смеха. Меня это раздражало. Однажды вечером он нарисовал Жака в виде маленькой собачки в доломане. Ну, уж это было слишком! Я разыскал Жака, мирно спавшего на траве, растолкал его и сказал: «Жак, ты должен драться на дуэли!».
«С кем?» — спросил он, позевывая и потягиваясь.
«С Лореном».
«Из-за чего?»
«Из-за того, что он тебя оскорбляет».
«Каким образом?»
«А карикатуры! Разве это не издевательство?»
«Нисколько».
«Да он же смеется над тобой».
«Ну, а мне-то что?»
«Ах, вот как! Ты, значит, храбр только в стычках с неприятелем?»
«Ей-богу, не знаю».
— Тут у меня, — сказал капитан Жан, — вырвалось крепкое слово (не рискну повторить его при дамах). Я одернул Жака: «Говори потише и смотри не вздумай повторить при ком-нибудь то, что ты мне сейчас сказал».
«Да почему, Жан?» — протянул он, зевая во весь рот.
«Ты спишь, приятель?» — сказал я, встряхнув его как следует.
«Ну, если ты переломаешь мне кости, — отозвался он с обычным своим хладнокровием, — то разве ты этим убедишь меня? Ты хочешь, чтобы я заявил, будто мне ничего не стоит стать у барьера? Ведь я же никогда не дрался на дуэли. Если бы ты накануне сражения задал мне вопрос, как я поведу себя, я ответил бы тебе то же самое. То было первое испытание моей военной жилки, а если вам угодно теперь подвергнуть меня другому испытанию, я не возражаю, но как я с ним справлюсь, знаю не больше твоего».
Ну и странное существо был этот мальчишка, любитель философских рассуждений! Я был уверен в нем, как в самом себе, несмотря на все его старания вызвать у меня сомнения в его храбрости.
«Я тебя уважаю, — сказал я ему, — потому что ты не фанфарон, а человек отважный. И я по чистой дружбе говорю тебе, что ты должен драться с Лореном на дуэли».
«Ну ладно, согласен. Но найди какой-нибудь предлог, чтобы я мог вызвать Лорена на дуэль, не показавшись при этом дураком. Признаюсь откровенно: пожелать убить человека только за то, что он рисует забавные карикатуры на мою скромную особу, кажется мне просто невозможным. Я нисколько не сержусь на Лорена, наоборот, его шаржи очень меня потешают, и я был бы в отчаянии, если б убил человека, который рисует такие смешные карикатуры».
«А ты вот постарайся-ка лучше ранить его в правую Руку, да так, чтобы он уже никогда не мог рисовать на кого-нибудь карикатуры».
Жак пожал плечами и опять заснул. Я остался недоволен и, дождавшись утра, Отправился к Лорену.
«Знаешь, — сказал я ему. — Жаку разонравились твои шуточки. Он говорит, что при первой же карикатуре вызовет тебя на дуэль».
«Прекрасно! — ответил Лорен. — Ничего не желаю лучшего».
Тут он взял кусок угля и на широкой белой стене, у которой мы с ним стояли, нарисовал Жана в виде великана. Подписал его имя и изобразил его орден. Словом, точь-в-точь Жак. Я собрал своих приятелей и сказал им:
«Что вы сделали бы на месте Жака?»
«Совершенно ясно что», — ответили они.
Я иду искать Жака.
«Жак, наши ветераны решили, что тебе надо драться на дуэли».
«Хорошо, я согласен, — ответил Жак, разглядывая свой портрет. — А только не стоило бы, право! Вы действительно думаете, что мне нанесено оскорбление?»
«Оскор-скорбленьище!» — ответил один шутник.
«Будь по-вашему, — сказал Жак. — А кому угодно быть секундантом?»
«Мне, — ответил я. — И Борелю».
К завтраку пришел Лорен. Жак направляется прямо к нему и любезно, словно предлагая ему понюшку табаку, произносит:
«Лорен, говорят, вы меня оскорбили. Если вы и в самом деле нарисовали меня с таким намерением, я требую от вас удовлетворения».
«Да, я действительно имел такое намерение, — отвечает Лорен, — и готов через час дать вам удовлетворение. Предоставляю вам выбор оружия!»
«А какое оружие мне выбрать?» — спросил Жак, возвращаясь ко мне, чтобы позаимствовать у меня огонька и разжечь угасшую трубку.
«Выбирай то оружие, которым лучше владеешь».
«Да я никаким не владею хорошо, — сообщил Жак. — Я ведь новобранец. По милости Господней я не родился солдатом».
«Как, несчастный! Ты не владеешь никаким оружием и посмел вызвать на дуэль такого мастака, как Лорен?»
«Вы сказали мне, что я должен его вызвать, вот я и вызвал», — сказал Жак.
«Ну ладно. Рубке тебя уже обучали — выбирай саблю».
«А какие тут приемы?»
«Дерись, как можешь, если не знаешь приемов».
«В добрый час. Когда Лорен будет готов, позовите меня, а я пока подремлю», — говорит Жак и, растянувшись на столе, засыпает.
В назначенный час Лорен с язвительным видом пожаловал на место поединка. Он всячески насмехался над Жаком и с подчеркнутым пренебрежением предлагал дать ему любые преимущества. И вот юный дуэлянт берет в свои коротенькие ручки длинную саблю, начинает вертеть ее над головой и, наступая на противника, тычет клинком наугад — направо, налево, вперед и, нисколько не думая парировать удары, лезет на Лорена. Столкнувшись с такими приемами, Лорен в растерянности попятился и спросил, что это значит.
«А это значит, — ответил я, — что Жак не умеет владеть саблей и сражается, как может».
Лорен приободрился и перешел в наступление, но тотчас же получил такую глубокую рану в правое плечо, что попросил пощады и больше уж не лез в драку. После этого поединка он полгода не мог держать в руках ни саблю, ни карандаш.
Собеседники еще долго говорили о Жаке, и если бы я не боялась надоесть тебе длинным своим письмом, я бы тебе рассказала, как героически Жак переносил ужасные страдания во время русской кампании. Но, если хочешь, опишу это в следующий раз; сегодня потребность говорить о нем завела меня довольно далеко; пора уж избавить тебя от труда разбирать мои каракули, а мне пора ложиться спать.
До свидания, мой дорогой друг.
VI
От Жака — Сильвии
Серизи, близ Тура
Зачем ты пробуждаешь мою боль теперь, когда она утихла, неосторожная
