— Было бы разумно, — сказала она, — начать новую жизнь на новом месте. Ради детей, да и ради тебя самого. Это поможет тебе пережить то, что случилось. Знаешь, для того чтобы преодолеть боль от потери близкого человека, нужно перевернуть все листки календаря, прожить целый год. Это действительно так. И если ты проживешь его в новом месте, тебе будет легче. А что может быть более подходящим, чем земля, где родились твои предки? Может быть, тебе стоит поспрашивать об этом своих друзей из газеты, посмотреть справочники? Ты можешь найти там работу. Для девочек уже одно путешествие будет приключением. Они увидят другую страну, другую часть мира. И, скажу тебе честно, — она потрепала его по плечу своей старческой рукой в веснушках, — ты бы мне очень помог, если бы поехал со мной. Из нас получится хорошая команда.
Тетушка оперлась на локоть, опустив подбородок на руку.
— Когда человек стареет, то чувствует, что места, где начиналась его жизнь, тянут к себе все сильнее и сильнее. Когда я была молода, то считала, что никогда больше не вернусь на Ньюфаундленд. Но последние несколько лет желание вернуться стало почти болезненным. Так что и я, определенным образом, начинаю все сначала. Перевезу туда свой маленький бизнес. И тебе тоже будет полезно поискать работу.
Он подумывал о том, чтобы позвонить Партриджу и рассказать ему обо всем. По нему снова прокатилась волна горя. Он не мог. Не сейчас.
Он проснулся в полночь, выплыв из черного с баклажановым отливом кошмара. Петал садится в грузовик. Водитель был крупным, лысым, с текущим носом, с вымазанными непонятно чем руками. Куойл видит обе стороны грузовика одновременно. Видит, как руки забираются под платье Петал, лицо опускается в ее волосы цвета дубовой коры и все это время грузовик, накренившись, движется по шоссе, свешивается с моста, на котором нет ограды. Куойл летит рядом с ними, движимый беспокойством. Свет от фар становится все ближе. Он тянется к руке Петал, чтобы вытащить ее из этого грузовика, зная о том, что должно случиться дальше, и желая такого конца водителю, который вдруг превратился в его отца. Но он не может дотянуться до нее, мучается от агонизирующей боли и все равно продолжает тянуться. Свет фар становится еще ближе. Он кричит, чтобы предупредить ее о неминуемой смерти, но его голос беззвучен. Он проснулся, вцепившись в простыню.
Весь остаток ночи он просидел в гостиной с книгой на коленях. Его глаза двигались вдоль строчек. Он читал, но не понимал ни слова. Тетушка права. Он должен уехать отсюда.
* * *
Для того чтобы раздобыть номер телефона Партриджа, потребовалось полчаса.
— Черт возьми! Я вот только на днях думал о тебе, — голос Партриджа свежо зазвучал в телефоне. — Думал, что там происходит со старым Куойлом? Ты когда собираешься приехать? Ты знаешь, что я бросил работу в газете, да? Все, я с этим завязал.
Он сказал, что мысль о том, что Меркалия где-то одна едет по дороге, заставила его самого пойти в школу водителей-дальнобойщиков.
— Теперь мы — водительская команда. Два года назад купили дом. Планируем в скором времени купить собственный грузовик. Будем работать независимо, по контрактам. Эти грузовики прелесть что такое: двуспальная кровать, маленькая кухонька, кондиционер. Мы там сидим, над всем движением, и смотрим вниз на машины. Зарабатываем в три раза больше, чем я зарабатывал раньше. По газете не скучаю совсем. А у тебя что нового? Все еще работаешь у Панча?
На то, чтобы рассказать Партриджу все, от неразделенной любви до ночных кошмаров, и о совместном с тетушкой изучении карт на кухонном столе, ушло всего десять минут.
— Черт возьми, Куойл. Да, тебя жизнь хорошо потрепала. Хлебнул ты лиха. Хорошо, что у тебя хотя бы остались дети. Да, вот что я тебе скажу. Я ушел из газеты, но у меня по-прежнему остались кое-какие связи. Посмотрим, чем я смогу тебе помочь. Ну-ка, как ты сказал, называются ближайшие к тому месту города?
Там был только один город, с любопытным названием «Якорная Лапа».
* * *
Партридж перезвонил спустя два дня. Ему было приятно снова поучаствовать в устройстве жизни друга. Куойл напоминал ему огромную катушку с бумагой для газет, привезенную с целлюлозного завода. Безликую и испещренную соринками. Но за этой размытостью он видел что-то, отдаленно напоминающее отблеск света, мерцание, указывающее на то, что в жизни Куойла было место для таланта. Или, может, для счастья? Удачливости? Известности и успеха? «Кто знает?» — подумал Партридж. Он так любил яркий, терпкий вкус жизни, что желал Куойлу испытать его хотя бы раз. Или два.
— Удивительно, как крепки старые связи. Да, там тоже есть газета. Выходит раз в неделю. Им нужны работники. Если тебе это интересно, могу продиктовать имя человека, которого я нашел. Им нужен репортер для корабельных историй. Наверное, город стоит прямо на побережье. Куойл, ты знаком с мореходством?
— Мой дед был охотником на тюленей.
— Боже. Ты не перестаешь меня удивлять. В общем, все должно получиться, тебе выдадут разрешение на работу, документы об иммиграции и все такое. Поработай с этими ребятами. Имя главного редактора Тертиус Кард. Есть чем записать? Диктую номер.
Куойл записал.
— Ну что ж, желаю удачи. Расскажешь потом, как все устроится. И, слушай, если ты захочешь приехать сюда и пожить со мной и Меркалией, приезжай в любое время. Здесь очень хорошо зарабатывать деньги.
Но им уже завладела мысль о севере. Ему нужна была точка опоры.
Через месяц после этого разговора они уехали в его «универсале». Он бросил прощальный взгляд в зеркало на дом, который он снимал, увидел пустое крыльцо, разросшиеся кусты и ровно колышущиеся яркие побеги соседского сада.
* * *
Итак, Куойл и тетушка сидели на передних местах, дети — на задних, а старушка Уоррен иногда ютилась с чемоданами в багажном отделении, а иногда неуклюже перелезала вперед, чтобы усесться между Банни и Саншайн. Они делали ей шапки из бумажных салфеток, завязывали тетушкин шарф вокруг ее мохнатой шеи и кормили картофелем фри, когда тетушка отворачивалась в другую сторону.
Они проехали две с половиной тысячи километров по штатам Нью-Йорк и Вермонт, сделав поворот в лесах Мэна, изувеченных вырубкой. Когда они миновали Нью-Брунсуик и Нова Скотию, на трехрядном шоссе у них в центральном ряду случилась поломка, заставившая тетушку сжать кулаки. В Северном Сиднее на ужин они ели жирную рыбу, которая никому не понравилась, а сырым промозглым утром сели на паром, идущий в Порт-О-Баск. Наконец-то.
* * *
Куойл страдал в трюме, тетушка мерила шагами палубу, время от времени останавливаясь, чтобы облокотиться на перила над бушующей водой. Или стояла, широко расставив ноги, сцепив руки за спиной и подставляя лицо ветру. Ее волосы были стянуты косынкой, а лицо казалось бы каменным, если бы не маленькие умные глаза.
Она разговаривала о погоде с мужчиной в шапке караульного. Они немного поговорили. Кто-то еще вышел на палубу неровными шагами и сказал: «Холодновато сегодня, да?» Тетушка беспокоилась об Уоррен, которая не могла устроиться и все возилась в машине. Собака не понимала, что с ней происходит, потому что никогда раньше не бывала на море. Наверное, думала, что настал конец света, а она сидит одна в странной машине. Человек в шапке караульного сказал: «Не волнуйтесь, собака проспит всю дорогу. Они всегда так делают».
