тут жила с семьдесят второго или третьего года. А вот переехала она в другую квартиру только в восемьдесят втором. Должны вы её помнить. Бабушка такая шустрая. В театре работала.
– А! У театре!? – глаза женщины округлились. – Так это ж грымза с четвёртого этажа. Так бы и сказали. Ритка. Ох, склочная баба. Вы, товарищ милиционер, об ей с Капитоновной переговорите. Она к ей в дом вхожа була. Тоже с бумбончиком тётя, – женщина характерно покрутила пальцем у виска. – Она вон у той крайней хате живе. Только вы её сейчас не теребите. Она с утра винца тяпнет и спит до двух, до трёх. А потим опять за вином бежит. Тому ще вона пьянчужка.
– Спасибо вам, – поблагодарил женщину Куприянов. – А фамилия её как?
– Та бис её знает. Капитоновна вона и усё.
Капитоновна открыла не сразу. Невысокая щуплая женщина, с копной седых волос и глубокими морщинами на лбу и лице, окинула недобрым взглядом Куприянова через приоткрытую дверь.
– Что угодно вам, мужчина? – низким, ещё не проснувшимся голосом спросила она.
– Подполковник Куприянов, уголовный розыск. Мне надо с вами поговорить.
– Уголовный розыск? – удивлённо переспросила женщина, вытянув шею. – Зачем я понадобилась уголовному розыску?
– Вы позволите мне войти? – настаивал Василий.
Квартира Натальи Капитоновны выглядела удручающе. Гора грязной посуды в раковине. Крошки на столе. На подоконнике стояли полузасохшие комнатные цветы. Запах старости и заброшенности присутствовал в этом доме. Василий Иванович выдвинул облезлую табуретку из-под стола и, убедившись, что она чистая, сел. Хозяйка достала из шкафчика над столом пачку болгарского «Опала», подкурила и присела напротив.
– Наталья Капитоновна, вы знаете Маргариту Терёхину? – спросил Василий.
– Знаю.
– А как вы с ней познакомились и как давно её знаете?
– Что, всё-таки влипла куда-то Рита. Допрыгалась?
– Что значит влипла? – Куприянову становилось интересно.
– А то и значит, – Капитоновна наклонилась и шёпотом сказала, – у неё всё время были какие-то тёмные делишки. Она хитрая, Маргаритка. Ох, хитрая. Я ещё в театре замечала, что двуличная она.
– Вы работали с ней вместе в театре?
– Да. Только я всё время до самой пенсии билетёром была, а эта Маргарита, с билетёров в гардеробщицы, с гардеробщиц в кассиры. Проныра эта Ритка. Ох и проныра!
– Значит, подругами вы с ней не были?
– Как это не были! – возмутилась Наталья Капитоновна. – Мы с ней так и дружили с этого, ну с какого?.. С семьдесят второго, по-моему. Ну да. Как она в театр пришла работать, так мы и подружились. Мы с ней женщины одинокие. Как нам не дружить? А потом Маргариту в это общежитие Брук поселил. Так мы вообще сдружились.
– Что же тогда так нелестно о подруге отзываетесь?
– А бросила она меня. Предала.
– Расскажите.
– Я не знаю, товарищ милиционер, откуда у неё деньги появились, но комнату свою на четвёртом этаже она на квартиру поменяла в обкомовском доме. На Тимирязева. Как? Вот скажите, как?
– А сами-то что думаете?
– А вот что я думаю. В кассе она денег наворовала. Обворовывала граждан, – женщина потушила окурок и, махнув с досадой, сказала. – Её как в кассу театральную пустили, так у неё сразу деньги стали появляться. Она и мне давала. Продукты иногда носила. Бутылочку, бывало, принесёт. Да не бормотухи какой, а например «Херес» крымский или «Чёрного доктора». «Чёрного доктора» пробовали?
– Приходилось, – соврал Василий. Он любое вино на дух не переносил.
– Во-о-т! – протянула Капитоновна, придаваясь сладким воспоминаниям. – А потом раз и вмиг поменялась. Ладно там поменялась. Она про меня забыла. Бросила меня. Не прилично так поступать с подругой.
– Вы говорите, разменяла комнату. Это значит тот, кто жил в квартире на Тимирязева переехал сюда, в общежитие.
– Ну а куда же ещё?!
– И кто это был?
– Не поверите! – Наталья Капитоновна оглянулась, будто боялась, что кто-то услышит её крамольные речи. – Сын одного очень большого человека. Начальника.
– Какого человека?
– Оттуда, – указала женщина пальцем вверх. – Его в то время уже в Москву забрали, чуть ли не в само правительство. А сынок– разгильдяй, остался в квартире хозяйничать. Говорили, в карты играл. Проигрался в пух и прах. Тут Маргарита и подвернулась. Ох неспроста! Не просто так она к парню этому пристала. Она вообще никогда просто так ничего не делала. Я же говорю, тёмными делишками занималась.
– И что этот парень? Где он сейчас?
– Сгинул.
– Умер?
– Кто его знает. Пропал и всё. Искали его да не нашли. Поди, дружки картёжники приговорили. У них же как! Долг не отдал, тебя чик ножиком и всё. Нет человека.
– А вы откуда знаете?
– Так я что же, совсем тёмная? Я, между прочим, молодой человек, когда-то театральным критиком была, – Капитоновна выпрямилась и гордо провела рукой по седым волосам. – У меня вон телевизор есть. Кстати, Маргарита подарила.
«М-да, – подумал Василий, глядя на Наталью Капитоновну, – видать, „Чёрный доктор“ в твоей жизни, Капитоновна, не самую лучшую роль сыграл».
– Спасибо вам, Наталья Капитоновна, – поблагодарил женщину Василий, вы мне очень помогли. Но я думаю, что нам ещё придётся встретиться. Вы не против?
Женщина кивнула. Куприянов задвинул табурет на место и пошёл к выходу.
– Так во что Маргарита вляпалась? – крикнула вдогонку уходящему Куприянову Наталья Капитоновна.
– Она умерла, – ответил Василий и захлопнул за собой дверь.
ГЛАВА 5
1972 год. 30 августа. 10:47
– Ну и что ты мечешься как львица? – с явным раздражением спросила тётка Любу.
Маргарита стояла на кухне с половником в руках. Перед выходом на работу она решила побаловать племянницу блинами. Но Люба проснулась не в духе. Зашла на кухню. Не поздоровавшись, зло зыркнула на Маргариту и вышла. Хлопнула дверью ванной комнаты. Долго не выходила. Терёхина подошла к двери ванной и прислушалась. Громко шумела вода. Когда Люба выключила душ, Маргарита задала свой вопрос. Ответа долго не было.
– И ладно, – возвращаясь к блинам, сказала тётя, – хочешь беситься, бесись. А была бы ты умнее, – уже громко сказала Маргарита, – рассказала бы тётке, что случилось, и какой чемерь в тебя вселился! Мы люди с тобой родные. Если не я, то кто тебе поможет? Посочувствует кто?
Люба в распахнутом халатике, услышав призывы тётки, опять заглянула на кухню. Вытирая мокрые волосы, она смотрела на Маргариту с раздражением.
– Эх, Любка, – с прищуром разглядывая племянницу, сказала Терёхина, – красивая ты девка. Фигурка у тебя смотри, какая точёная. Осчастливишь ты какого-нибудь мужика. Завидовать ему все будут. А может, и не одного осчастливишь.
– Всё? Ты все свои мысли высказала? – Люба скомкала в руках мокрое полотенце. – За блинами смотри. Подгорают. И не лезь в мою жизнь. Я как-то жила без тебя и сейчас обойдусь.
Пожарская бросила полотенце на стул и со слезами выбежала из кухни. Маргарита выключила газ, сняла с плиты сковороду. Было понятно, что блины сегодня уже никто есть не будет. Терёхина сняла фартук и пошла в спальню к Любе.
– Права ты, Любаша, – сказала Маргарита, войдя в комнату племянницы. – Надо мне от тебя съехать. Загостилась я тут. Вижу, что тебя раздражаю. Сегодня же попрошу у Брука комнату в общаге. Думаю, не откажет. А? Ты как считаешь?
Люба не отвечала. Она стояла у окна и остекленевшим взглядом смотрела на улицу.
– Не хочешь говорить? – продолжала монолог Терёхина. – Не говори. Переваривай всё внутри себя. Порть себе нервы. А от них, между прочим, все болезни. Перестанешь быть красивой и здоровой, перестанет Забродский давать тебе главные роли. Вот так и кончится твоя карьера великой актрисы. Пойду я на работу, а ты продолжай. Продолжай страдать, Любаша.
– Хватит! – закричала Пожарская и зарыдала. Стон вырвался из её груди. Люба упала на диван и, закрыв лицо руками, плакала в голос.
Маргарита тут же подошла к племяннице, села рядом и стала гладить Любу по влажным волосам.
– Ну что ты, деточка? Прости старую дуру. Я ведь помочь тебе хотела. Прости.
Люба приподнялась и стала подолом халата вытирать слёзы.
– Ой, тётя Рита, – всхлипывая, произнесла она, – плохо мне. Как вернулся этот Седов, так прохода мне в театре не дают. Он Забродского
