хвои, смолы и дикого меда.
- Ты только представь себе, Вадим!… Нет этих убогих домишек внизу, нет дымящейся бани, дровяного склада, нет Воспитательного, Китай-города… Ничего нет!… А есть только зеленые безлюдные берега и высокий Боровицкий холм, самою судьбою предназначенный для великого города!
Дед умолк. На глаза навернулись слезы. Справившись с волнением, дед продолжал:
- Вот тогда и облюбовал князь это место для заложения крепости и будущего города. Потом, как известно из летописи, в 1147 году князь Юрий, возвращаясь из похода на Новгород, пригласил на совет в Москву князя Святослава Ольговича: «Приди ко мне, брате, в Москов». Это, Вадим, было самое первое упоминание в летописи о Москве.
Старик горделиво вскинул голову и, протянув руку в сторону широкой реки, промолвил:
- Теперь послушай, Вадим, почему наш город назван Москвой. Дед продолжал далее словами летописи, нараспев, как древний сказитель.
- Князь Юрий «взыде на гору и обозрев с нее очима своими семо и овамо по обе стороны Москвы-реки и за Неглинною, возлюби села оныя, и повелевает на месте том вскоре соделати мал, древян град и прозва его званием реки тоя Москва град по имени реки, текущия под ним»… Город назван по имени реки, протекающей через него, - сказал Никита Калистратович, показав тросточкой на Москву-реку.
- А сама река? Слово «Москва» - оно вроде бы… не русское?
- Помнишь, я сказывал тебе легенду о вятичах и мостовиках, обитавших здесь еще задолго до прихода Юрия Долгорукого?
- Помню.
- Вот они-то и навели через реку самый первый мост. Он, конечно, был очень простой - наплавной мост из связанных деревянных плотов. А чтобы его не сносило течением, они прикрепляли плоты к забитым сваям на берегах реки. Звалась она тогда, по преданию, Смородиной.
- Помню, дедушка. Ты мне и место показывал, где был тот каменный порог. Только его не видно.
- Не видно, потому что вода и лед стесали за тысячу лет верхушки камней. А если нырнуть, то можно достать до камней рукой. Когда я был молодой, то проделывал не раз такой номер. Так вот: самый первый мост через нашу реку был наплавной, в народе говорили «живой». Потому что, когда едут по такому мосту на телеге, он то опускается под ее тяжестью, то поднимается, когда телега проедет дальше.
- Постой, дедушка. А как же проплывать лодкам?
- Молодец! Сообразил! Вятичи делали свой мост так, чтобы в середине можно было отвязать на время один или два плота. По Смородине-реке плыли иной раз купцы, торговые гости. За то, что вятичи открывали им путь, снимали свою зацепу, брали они, как тогда водилось, пошлину, или мыт. Потому и называют по сей день местности: Мытная улица, Зацепа, Щипок… По имени первого моста, по преданиям, была и переименована наша река. В первой половине ее нового названия было слово «мост», во второй -«ква», что у племен, проживавших в древности здесь кроме вятичей, означало «река» или «вода». И тогда получилось в целом…
- Москва!
- Верно! То есть «река с мостом» или «река, через которую наведен мост».
- Постой, дедушка! Ведь получается «Мост-ква», а не «Москва».
- Объясняется это особенностями русской речи. В нашем языке это случается не так уж редко. Как ты, к примеру, произносишь слово «лестница»?
- Лесница, - не задумываясь, сказал Вадим.
- Слышишь? Одну букву ты пропускаешь. А слово «перстчатка»?
- Такого слова нет. Есть «перчатка».
- А вначале была «перстчатка». Слово трудное для произнесения. Народ взял да и выкинул целых две буквы. Потому что перчатка звучит лучше, больше подходит русскому певучему языку. Так же получилось и с именем этой реки, по которой назван наш город. Сначала была «Мостква», потом стала «Москва». Все давно привыкли к этому, и теперь уже всегда будет так звучать - Москва!
* * *
Отец Никиты, Калистрат Кузьмич, был старшим наследником Певчего, выбился в подрядчики, жил в собственном двухэтажном доме с балконом и швейцаром, разъезжал по Москве на пролетке с резиновыми дутыми шинами. Дочь выдал замуж за обедневшего дворянина, а двум сыновьям дал хорошее образование: младшему, Ивану - коммерческое, а старшему, Никите - архитектурное.
Никита после окончания курса наук не пожелал принять отцовское «дело», а посвятил себя целиком изучению градостроительства. Из-за этого пришлось Калистрату Кузьмичу передать артель и подряд слабохарактерному младшему сыну. А тот после смерти отца все нажитое промотал, прокутил и скоро помер от белой горячки.
Изучая историю зодчества, отправился Никита Мостовиков прежде всего в древние русские города Киев, Новгород, Псков, Ростов Великий, Суздаль. Жил в каждом городе подолгу, много рисовал, записывал, размышлял. Потом поехал в Европу - посмотреть Рим, Париж и Вену.
Вернувшись из долгого путешествия, Никита Мостовиков стал вникать в суть того, что происходило тогда в родной Москве, как она обновлялась и перестраивалась. И только года три спустя дерзнул молодой архитектор составить свой первый проект, по которому и был построен особняк одного из московских купцов.
Начало карьеры Никиты Калистратовича Мостовикова складывалось вполне удачно. В Москве были построены по его проектам несколько жилых домов и три городские усадьбы. После этого заказы посыпались зодчему, и он, как всякий истинно талантливый человек, стал принимать только те из них, которые отвечали его творческим устремлениям.
Слух о московском зодчем дошел до Петербурга. Всемогущий Тон выразил желание познакомиться с Никитой Мостовиковым. Написал любезное письмо «молодому коллеге», пригласил при наезде в Питер «навестить старика». Отказаться от такого приглашения было невозможно, Никита Мостовиков поехал в Петербург.
Тепло встретив молодого архитектора, восьмидесятилетний зодчий сделал ему лестное предложение: принять участие в завершении строительства Храма Христа Спасителя. К этому времени сооружение Храма подходило к концу, предстояла только тщательная «доводка». Никита Мостовиков вместе с известными архитекторами Резановым и Дмитриевым должен был взять на себя наблюдение за работами.
Многие на месте архитектора Мостовикова, не задумываясь, приняли бы такое предложение. Однако у молодого зодчего к тому времени уже сложилось свое отношение к Храму Христа.
По мере того как вырастал Храм, Никите Мостовикову казалось, что гигантское сооружение нарушает гармонию древнего центра Москвы. После завершения он будет «подавлять» окружающие старинные строения.
Он видел, как ему казалось, возможность поправить дело и, более того, - обратить сооружение Тона в украшение, более достойное Москвы.
Обольщенный ласковостью старика, Никита Мостовиков предложил ему отказаться от чрезмерного украшательства Храма.
Сам Никита Мостовиков никогда не рассказывал о том, как «самодержец» реагировал на его идею. Но о реакции на дерзость наезжего москвича стало известно через помощников Тона, среди которых были «подневольные» талантливые архитекторы. Рассказывали, будто
