ненависть и…
Но она вдруг вздрогнула, напряглась уже не от сладости момента, а от боли — я почувствовал, как она ударила по ее телу и огненными мурашками скопилась в животе.
Меня моментально прошибло пониманием. Рука, сползшая со спины на талию, нащупала раненое место, тотчас став влажной и склизкой от крови. Резко отстранился, и жажда, всего миг назад давящая на сознание, сменилась чувством вины и беспокойством.
— Я не хотел, — говорю, испытывая теперь желание поймать ее взгляд и понять, злится она, ненавидит, винит ли меня в случившемся.
Но голова была опущена, алые пряди лежали на плечах, и я видел только, что ее лицо пылало огнем стыда. Зажимая ладошкой кровоточащую рану, она стискивала зубы и не шевелилась. То ли от бессилия, то ли по иной неизвестной мне причине.
— Сейчас. — Перестав стоять истуканом, мысленно дав себе мощную оплеуху, которая, к слову, на какое-то время помогла избежать наваждения, я схватил с тумбы приготовленные заранее куски чистой материи. — Нужно перевязать.
— Я сама, — шикнула и выхватила из рук ткань, как только я приблизился. Непонятно, или в самом деле злилась — на себя и на меня одновременно, — или всего лишь была раздражена, схваченная в капкан недомогания. — Уйди.
Мне показалось, что я повинуюсь. Что я обязан был повиноваться. Ведь она приказала мне. Ведьма, что околдовала, отдала приказ, и я должен был выполнить его беспрекословно.
Но я не сдвинулся с места. Не было ни намека на присутствие тех стальных цепей, которые она дергала, чтобы управлять мной. Которые вынуждали отстраняться, когда нужно, и подходить безумно близко, когда требовалось.
Она сказала уйти, но было ли наполнено это слово силой?
— У тебя руки дрожат, — как можно бесстрастнее заметил я. — Испоганишь все. Я же тебя знаю: у тебя и колдовство шалит, и руки не из того места растут.
Наконец-то хоть что-то вынудило ее поднять глаза. Пусть она и смотрела с возмущением и гневом, ее внимание в любом своем проявлении оказывалось приятным и желанным.
Ведьма открыла рот, явно собираясь ударить по мне последствиями моих небрежных слов, но я не дал ей этого сделать, быстро взяв на руки. Покрасневшие от поцелуя губы сжались в узкую линию, выражая острое недовольство, брови нахмурились, а пальцы крепко стиснули куски ткани.
Она молчала, сильнее пунцовея под моим внимательным взглядом. А я, с поразительной легкостью обретя власть над собственными чувствами, но еще улавливая сладкое притяжение, понес ее в спальню.
Нужно было помочь ей. Избавить от боли раз и навсегда.
Я четко понимал это, словно сохранность ее жизни стала для меня первостепенной задачей.
Это было так же важно, как когда-то для моего внутреннего охотника было важно уничтожить всех нечестивых.
Всех, включая меня.
Глава 8. Мала
Я смотрела на него, затаив дыхание.
Не до конца принимала это, но он меня… возбуждал.
Да, все его слова, действия, внимание действовали мне на нервы и в то же время влияли так, как еще никто и ничто не влияли. Все внутри кипело и сотрясалось всего лишь от одного долгого внимательного взгляда. Изумруды его глаз пару мгновений назад горели необузданной страстью, и в какой-то момент я осознала, что не смогу перед ней устоять, поддамся, сдамся, позволю ему сделать со мной все, что он пожелает. Я словно сама оказалась под действием чар.
Под действием мощных, мужских чар.
Боль ушла ненадолго, я ничего не замечала, кроме запахов можжевельника и трав, которыми был пропитан дом и все тело охотника. Ничего не чувствовала, кроме жара его сильных рук и теплых, пахнущих мятой губ, кусающих, впивающихся, терзающих до потери рассудка. Не слышала ничего, кроме его дыхания, оказывающего какое-то дурное, гипнотическое влияние. Слушать и осознавать, что он дышит так из-за меня, из-за чувств, которые испытывает ко мне, было… сладко и приятно.
Где-то глубоко внутри все это время покоилась мысль, что он ведет себя так только из-за колдовства, но забыть об этом и позволить мужчине властвовать надо мной мне не составило особого труда.
Правда, он так увлекся, утянув с собой в пучину забытья и наслаждения, что перестал контролировать свою силу. Да я и сама поздно ощутила подобравшуюся к горлу боль. Еще немного — и задохнулась бы либо от нее, либо от головокружительного запаха мужского тела.
Рана напомнила о себе совсем некстати. Запульсировала, пронзая внутренности огненными стрелами, и слабость свалилась на мое бренное существо, увеличившись до размеров каменного великана.
Мне было так стыдно — такое страшное непривычное чувство — что я не смогла долго выдерживать взгляд инквизитора. Благо он каким-то образом понял мое желание и вскоре перестал пытать глазами.
Сначала я глупо понадеялась, что он оставит меня, если я прикажу, хоть и в сердце таилась иная надежда — надежда на то, что он останется. А он и правда остался. Утащил в ту же каморку, где я очнулась, уложил на кровать, а после принялся смачивать дымчато-белую ткань в травяном настое.
В воздухе витали свежие и чистые ароматы лаванды и ромашки.
— Где ты этому научился? — спросила осторожно, наблюдая за ним без зазрения совести и радуясь, что он не делает того же.
— Чему?
Выжав тряпку над деревянным тазом, он придвинул к койке стул и уселся на него, впившись глазами в мой живот.
Стало столь неуютно от такого внимания, что я посильнее натянула на бедра покрывало, которое Дон накинул на меня сразу после того, как я сняла с талии окровавленную повязку. Под рубахой не было белья, и он прекрасно об этом знал.
— Целительству. Такому тонкому делу инквизиторов не обучают.
Я прикладывала все силы, чтобы мой голос не дрожал. Нельзя, чтобы он понял, что его присутствие сбивает меня с толку. Это может стать оружием, а я вовсе не хотела, чтобы у него появилось больше преимуществ, чем есть у меня.
— Вас обычно латают лекари, служащие при соборе. Максимум, на что вы способны в случае ранения, — это перевязать рану, чтобы кровь не хлестала.
Я боялась, что его взгляд собьет с меня всю защиту.
Так и случилось.
Он всмотрелся в мое лицо, вынудив сердце мелко задрожать, а меня — задержать дыхание. Такого раньше не случалось, может, потому, что мы не были наедине, не оказывались настолько близко. До этого на нас давили обстоятельства, другие охотники; он был увлечен целью изловить меня, в то время как я желала помочь фейри, ускользая от него, как жирный склизкий червяк из рук.
Мы