С обратной авиапочтой я получила ответ. «Сохрани свой свежий шведский тип», — писал этот дурак. Таковы мужчины!
Но к этому времени весь мой американский glamour уже остался в умывальнике. Тетушка, увидев меня, не произнесла слова oomph[42]. Она сказала:
То есть она выкрикнула это так громко, что слышно было по всему Нижнему Манхэттену. Затем она прочитала длинную проповедь на тему: «Истинная красота — красота внутренняя». Пожалуй, я и сама понимала: чтобы пробиться сквозь плотную оболочку моего лица, моя внутренняя красота нуждалась, самое меньшее, в консервном ноже... Я, спотыкаясь, двинулась в ванную.
Через пять минут я уже стояла перед зеркалом и мрачно разглядывала свежий шведский тип моего лица, где местами выступала внутренняя красота.
IV
годы моей самой зеленой юности я была чрезвычайно застенчива и совершенно неслыханно убеждена в том, что мой нос совсем не таков, каким ему надлежит быть. Ян говорит, что в это трудно поверить, видя, какой дерзкой я стала теперь. Но так и было, это факт. В особенности трудно мне приходилось с новыми людьми. Я была совершенно смущена, несчастна и, вынужденная разговаривать с теми, кого плохо знала, покрывалась холодным потом. Войти в комнату, где сидели абсолютно незнакомые мне люди, которые воззрились бы на меня... думаю, если бы существовала возможность выбора, я бы лучше отправилась вслед за Даниилом в ров со львами[43]. Но однажды я прочитала в газете, что подобные комплексы необходимо преодолевать. Надо только тренироваться в этом. Как только увидишь незнакомого ближнего, никому не причинившего зла, следует немедленно завести с ним веселую беседу. В трамвае, например. О, трамваи — замечательное место, для снятия комплексов!
Однажды в воскресенье после полудня я решила посвятить некоторое время такой тренировке. В центре у рыночной площади Нюбруплан я влезла в переполненный трамвай № 4, пламенно желая: пусть с небес прольется огненный дождь, чтобы слегка отсрочить мои упражнения. Но тщетно! Все было точь-в-точь так, как и должно быть в шведском трамвае: скопище косо поглядывающих на тебя людей, ни один из которых, по-видимому, не жаждал вступить со мной в веселую беседу. В самом деле, авантюра, в которую я пустилась, была не из легких. Но тут уж ничего не поделаешь! Напротив меня сидела чрезвычайно изящная пожилая дама в черном. Ее-то я и избрала своей первой жертвой. Глубоко вздохнув, я как раз собиралась жизнерадостно заметить, какая чудная сегодня погода, как вдруг случилось нечто удивительное. Открыв рот, дама неожиданно пропела, словно кукушка:
— Ку-ку!
Тут я поняла, что ее, видимо, случайно отпустили в воскресенье из лечебницы для нервнобольных, хотя выглядела она на редкость нормально и респектабельно.
Что ни говори, а мы — шведы — сильное и хорошо владеющее собой племя! Первая вспышка удивления, охватившая всех пассажиров вагона, быстро улеглась. У некоторых был несколько оскорбленный вид — из- за того, что их потревожили во время глубочайших раздумий. Но большинство снова обрело свое обычное, совершенно равнодушное, чуть кислое выражение лица. Пока мы объезжали весь Эстермальм[44], старая дама постоянно издавала свое все более и более ликующее «ку-ку!..». И никто не переменился в лице! У всех был такой вид, словно нельзя и представить себе более обычного и подходящего занятия для изящной пожилой дамы, как разъезжать по городу в воскресный полдень, издавая непрерывно «ку-ку!».
У меня, во всяком случае, появилось сильное подозрение, что этот трамвай не лучшее место для избавления от комплексов. Вопреки всему не следует переоценивать людское самообладание. Сначала кукующая дама, затем я, чуть не вступившая в веселую беседу. Ведь могла начаться настоящая паника!
Я вышла на улице Оденгатен[45], полностью сохранив все свои комплексы. И последнее, что я слышала, прежде чем трамвай исчез в направлении Свеавеген[46], было веселое, ликующее «ку-ку!».
Зачем я так долго рассказываю эту историю? Дело в том, что я не могу избавиться от мысли, что было бы, если бы милая маленькая старушка вместо стокгольмского трамвая куковала в нью-йоркском автобусе? Какой бы тут начался переполох! Какое ликование! Пожилая дама наверняка имела бы не меньший успех, чем я, когда потеряла туфельку на Пятой авеню.
А было так. Мне надо было сесть в автобус, доехать до Вашингтон-сквер[47], я хотела осмотреть знаменитый Гринич-Виллидж[48]. Я подбежала, запыхавшись, с воистину спринтерской скоростью в тот самый миг, когда автобус должен был отойти. Только он тронулся в путь, как я, совершив настоящий козлиный прыжок, оказалась в автобусе, чего нельзя сказать о моей левой туфле! Она осталась лежать на асфальте, маленькая, коричневая, покинутая туфелька, а я с каждой секундой все больше удалялась от нее.
Ах-ах-ах, какой восторг это вызвало в автобусе! Сколько веселых шуток и упоминаний о Золушке! Окажись я в шведском автобусе или трамвае в тонком нейлоновом чулке, но без туфли, наверняка мои спутники были бы просто недовольны тем, что их потревожили, если бы вообще прореагировали на это происшествие. Иначе обстояло в моем американском автобусе. Всем показалось таким очаровательным, что на мне только одна туфелька. Мне тоже хотелось бы думать, что это очаровательно. Но почувствовать подлинный восторг мне не удалось. И что мне было делать? Существовало, насколько я могла понять, лишь две возможности. Либо по-прежнему ехать в автобусе, пока не зачахну, либо выйти на следующей остановке и допрыгать на одной ноге до туфли. Прыгать на одной ноге по Пятой авеню! Надо иметь невероятно развитое чувство юмора, чтобы посчитать это особенно веселым! Во всяком случае если прыгать придется тебе самой!
— Бедная маленькая Золушка! — говорили люди в автобусе.
Но тут кто-то внезапно закричал:
— Принц! Принц едет!..
Да, в самом деле, по Пятой авеню ехал принц. Хотя в отличие от Золушкиного принца у этого была обширная лысина! Но, ах, с волосами он или без, сладостно было видеть, как он в темно-зеленом «кайзере» едет вровень с автобусом, усердно потрясая моей туфлей.
