Оставь меня в покое! Наедине со своим соком и водкой!
Лекс помрачнел. Смотрел на меня… с сочувствием? Внутри вскипела злоба, а к глазам почему-то подкатили слезы. Какая же я жалкая, убогая!
— Я подожду тебя на улице, — произнес он, уходя.
Я бросила попытки подсчитать оставшуюся в кошельке мелочь, выругавшись, убрала его в клатч, закрыла лицо руками.
Спокойно. Все хорошо. Не надо истерик. Я со всем справлюсь, я сильная. Это просто алкоголь мутит разум, говорит за меня, не нужно было так набираться.
К Лексу вышла через несколько минут, собранная, высоко держащая голову. Он стоял у своей «Калины», болтая с Матвеем, бас-гитаристом, и, увидев меня, попрощался с ним. Я неторопливо приблизилась, не совсем доверяя ногам, ставшим нетвердыми, взглянула в его серьезное лицо, проверяя, зол ли он на меня. Он же смотрел вопросительно, ожидающе.
Выдохнув, инстинктивно уткнулась лбом в его плечо.
— Прости, — повинилась. — Что-то я сама не своя.
Ощутила прикосновение твердой руки к спине, ладонь Романова успокаивающе и мягко провела вверх, к шее, спустилась вниз, к талии. Услышала глухой смешок.
— Да уж, — невесело согласился Лекс, обнимая меня. — Вчера и сегодня серьезно боялся с тобой говорить, мне казалось, ты вот-вот взорвешься от злости. Все гадал, что не так? Если дело во мне, то… Слушай, я не образчик аккуратности, но перевоспитаюсь. Обещаю. Я способный. Дрессуре поддаюсь.
— Дурак, — беззлобно ввернула я, отстранилась, машинально поправила ворот его кожанки. — Ты тут совсем ни при чем.
— Мариш, скажи, чем тебе помочь? Понимаю, тебе нелегко сейчас, но попробуй как-то отвлечься…
И снова эта жалость в его глазах. Бесила меня несказанно. Почему? Потому что должна играть роль идеальной девочки, которая никогда не плачет и не сдается, и с ней никогда не случается того, что произошло со мной?
— … Сходи на йогу, еще куда, купи красивое платье, сделай новую прическу и прочее, что так любят девушки.
— Ты издеваешься? — Отступила на шаг, сложив руки на груди.
Брови Лекса взлетели на лоб.
— Нет. Даю тебе совет, но, видимо, идиотский.
Бешенство вспыхнуло с новой силой, меня прорвало.
— Именно, что идиотский. Я потеряла все! Я на мели! Как кретинка, спустила все, что забрала, на вот эту хрень, что ты перечислил! На чертов салон, ресторан, такси и проклятое платье.
Он опустил взгляд на мою обновку — обтягивающее темно-зеленое платье чуть выше колен, с окантованными воланами вырезами на рукавах.
— Красивое, — проговорил тихо.
— Красивое? — взвилась я. — Скажи проще: оно не по моему нынешнему статусу бомжихи с пустым кошельком! Я вообще не понимаю, зачем его купила. Не понимаю, как вообще можно жить так. В этой тесной каморке со страшной мебелью, есть макароны с кетчупом и эти мерзотные сосиски. Как, блин, вообще можно ездить в этих трамваях и маршрутках, где потные дядьки и тетьки благоухают дешевым парфюмом, трутся об тебя? Как планировать, на что пойдет каждая копейка? Да, я знаю, что тоже жила так, а теперь зажралась, избаловалась роскошью. Все я знаю! Но, катись оно все в ад, Лекс, это не моя жизнь, а я хочу свою…
Я резко отвернулась, чтобы он не увидел мои быстро наполнявшиеся слезами глаза, закрыла кулаком рот, из которого рвался всхлип. Лекс разумно не стал касаться меня, молчал. И правильно: еще хоть капля жалости от него, и просто наброшусь с кулаками.
Он дал моей пьяной истерике еще пару минут, а после спокойно произнес:
— Поедем домой, Риш. — И открыл дверь для меня.
Минут пять мы ехали в тишине. Романов был безмятежен, будто не на него только что вылили ушат беспочвенных претензий. На меня он не смотрел, что тоже помогало вернуть утраченное равновесие. Наверное, мне следовало вновь извиниться… Но два «прости» за один вечер уж слишком для остатков моей гордости.
— Насчет макарон с сосисками, — заговорил друг внезапно. — Проблема некритичная совсем. Хочешь, можем заказать фуа-гра из ресторана. Или этих, как их там… Меренги.
— Это французские пирожные. С мясом ничего общего не имеют, — тихо пояснила я.
Криво улыбнулась. Предложение Лекса прогнало апатию, всегда наступавшую после таких взрывов, даже немного подняло настроение. Да уж, Романов умеет быть лапочкой, утешать, предлагая действовать, а не погружаться в панику и отчаяние.
— Ничего мы не будем заказывать, — вздохнула после паузы. — Просто давай сменим рацион, а я освою приличные рецепты из нормальных продуктов.
— Не представляю тебя у плиты, — покачал Романов лохматой головой.
— Вот и не представляй. Это ненадолго.
Он прокашлялся и будто смутился.
— Что касается… финансов… Сколько тебе надо? Давай дам.
Я оцепенела, в районе диафрагмы зародились тошнота и мертвый холод.
Исключено. Не возьму ни рубля у него. Казалось, если в наши отношения втяну деньги, то оскверню их, если и для Лекса стану своеобразной содержанкой, то лишусь последнего света в своей жизни. Света и смысла.
— Не надо, — ответила глухо. — Мне не нужны твои деньги.
— А чьи нужны? Марин, это абсолютно дружеское предложение. Друзья поддерживают друг друга. Это нормально. И ты не разоришь меня.
«Ага, не разорю. О моих запросах, Романов, тебе лучше не знать», — подумала, скривившись.
— Говорю же, не надо. Давай закроем тему, — высказалась вслух.
— А если одолжу? Вернешь, когда сможешь.
— Прекрати. Сам видишь, мне лучше деньги не давать, спущу все, как наркоманка. Когда тратила, даже не подумала, что должна тебе отдать за коммуналку.
— Забудь, все равно можно сказать вселилась в середине месяца, — отмахнулся Романов.
Остановившись на светофоре, он повернулся ко мне, многозначительно заглянул в глаза.
— Сейчас скажу страшную вещь, Рина. Не хочется, а придется. Если мои деньги ты брать отказываешься, тебе нужно получить свои.
Я прикусила губу, зная, какое будет продолжение.
— Подумай об устройстве на работу.
Он мягко улыбнулся, добавив:
— По себе знаю, когда работаешь, крайне мало думается о том, как несовершенен мир и что эта жизнь не твоя.
Хмыкнув, я согласилась.
— Не поспоришь. Работа —
