отдохнуть, подумать.
Только засумерилось, он уложил бусы в Фенин шелковый платочек, пошел. Пробрался в сени, схоронился под лестницей на чердак: мол, будь что будет.
До полуночи простоял, с ноги на ногу переминаючись. Вдруг слышит: у него под ногами кошка заныла. Видно, впотьмах хвост ей прищемил. Поднял он ноги, кошка шмыг по лестнице вверх. Тут чуть слышно раздался мышиный голосок: «Кто ты, спаситель мой?» — «Я Лука», — отвечает он тихо. «A-а, знаю, ты Фенин жених. Она меня утром тоже спасла, из мышеловки выпустила. Уж как убивается Феня по тебе, знал бы!.. Помогла бы вам, да где мне такой махонькой…»
Тут-то и стукнуло Луку в голову: «Кому же еще и не помочь, как не тебе, — говорит. — Затащи своими ходами нитку бус к Фене. Пускай она наденет их да отца зовет. А ему пускай скажет, что это Лука надел. Сумеешь?» — «Это-то я сумею!» — обрадовалась мышка.
Шмыгнула она в норку, только бусы по маховому пазу торкнули.
Стоит Лука на прежнем месте, прислушивается. Вдруг скрипнули половицы, свет в дальней комнате зажгли. Тут Лука не будь дурак ноги в руки — и к дому.
Не успел он дух перевести, как за ним от Семена бегут. Так, мол, и так… ждет вас всех хозяин сегодня к обеду.
Так-то и добыл Лука свое счастье. Любовь на замок не упрячешь, верно я говорю? — Максим весело рассмеялся, заворачивая лошадь к нашему дому.
…Весь следующий день показался мне на удивление долгим. С утра помогал матери убираться. Потом возил навоз на колхозное поле. Уже к вечеру вили с отцом веревки. И чем бы ни занимался, не отпускало меня смутное тревожное предчувствие. И вместе с тем то и дело вспоминался бедный Лука из сказки Максима. И не просто Лука, а будто он — это я. Поставить же Машу на место Фени не хватало духу. Мысли начинали путаться, я чувствовал, что краснею. Зато сладко думалось о завтрашнем дне. Как никогда раньше хотелось, чтобы поскорее наступило утро и можно было бы бежать в школу. Там, я думал, лишь увижу Машу, тревога моя сразу растает. Как вчера, когда мы вышли на крыльцо школы, и растаяло мое нелепое чувство вины…
Вскочил я с первыми петухами.
— Куда в такую-то рань? — окликнула мать.
— Дежурным назначили.
— Вечером-то не говорил… Поешь хоть.
Наскоро перекусив остатками праздничных блинов с брусникой, я выскочил из дому.
В школе я был часа за полтора до звонка.
Тетя Лиза, уборщица, топила печи.
— Никак мне помощника ветром надуло, — сказала она громко прозвучавшим в пустом коридоре голосом. — Давай-ка разливай чернила по чернилкам.
Начали подходить ребята. Обстукивали на крыльце ноги, шумно возились, хлопали дверьми.
Скоро и звонку греметь. Держа его за «язык», тетя Лиза уже прохаживалась по коридору, то и дело раздавая добродушные подзатыльники гомозившейся малышне.
С жестяным звоном загремел звонок.
Первым — урок географии.
Иван Андреевич отметит в журнале отсутствующих.
— Кто скажет, что с Машей Антоновой?
— Заболела, — отозвался Витька Комлев. — Мать ейная поутру забегала к нам.
— Не «ейная», а ее.
— Я и то говорю, — пробубнил Витька.
— Ты, Комлев, снесешь ей домашнее задание. Не забудь.
— Ла-адно.
«Заболела, — горячо вертелось у меня в голове, — заболела… Тогда в озере искупалась — и нипочем, а тут — заболела… Но почему Комлев? При чем тут Комлев?!»
Такого дня у меня еще не было. На уроках сидел тихо, но ничего не слышал, ничего не понимал.
В конце последнего урока я увидел перед собой листок, на котором аккуратным, совсем не моим почерком было записано домашнее задание по всем предметам.
Я тупо огляделся по сторонам. Все так же, будто в тумане, обернулся и увидел совсем близко застывшие в напряженном ожидании глаза Шуры Громовой.
— Пока Комлев чухается, ты и сбегаешь… — горячо шепнула она.
— Без тебя знаю! — с неожиданной злостью окатил я ее.
Я выбежал на улицу со звонком, забыв и сумку с книгами, и котомку с продуктами.
Бежал быстро. Все же дорога показалась мне долгой.
Вот и знакомый дом. Высокий, с соломенной крышей и березой под окнами.
— Запалился-то как! — встретила меня тетя Настя. — Случилось что?
Она сидела на рундуке, терла рукой поясницу.
— А Маша как?
— Плоха твоя Маша. Застудилась где-то.
Я смешался.
— Вот… задание школьное… ей… Я каждый день приносить буду. Поправилась бы только… А уж я…
Я говорил громко, все поглядывая на дверь в другую половину. Но оттуда — ни звука.
— Эк ты жалостливо, — усмехнувшись, сказала тетя Настя. — Ты не волнуйся. Дело молодое, поправится, надо думать.
Только сейчас разглядел я усталое бледное лицо тети Насти с опустившимися по-старушечьи углами губ. Она зябко куталась в серый полушалок.
— Никак и вы больны?
— Что-то тоже не можется. Собираюсь по воду, да вот не встать чего-то.
— Ведра-то где у вас? Я мигом!..
— В сенях. Там и коромысло.
Гремя ведрами, я бежал по тропе к озеру.
Наконец-то нашлось оправдание моему приходу.
Я спешил. Спешил наполнить кадку. Так спешил, будто с последней каплей у всех людей на свете должна была начаться счастливая жизнь. Даже без насморков.
В такую-то минуту вселенского азарта столкнулся я на крыльце с Витькой Комлевым.
— А ты с чего здесь?! — удивился тот.
— Не видишь? Воды натаскать надо.
— Вижу, запрягся… Машка-то как?
— Болеет.
Витька пристально посмотрел на меня, покачал головой.
— Задание-то отдал?..
— Отдал.
— Шустрый ты. Знал бы, не тащился…
Витька ушел.
Все с тем же азартом я натаскал в дом дров. Что сделать еще — не знал.
Стал прощаться.
— Да куда же ты, зятек? Перекусил бы.
Но я уже выбежал на улицу.
Шли дни. Каждый раз после уроков я отправлялся в Озровичи. Желание увидеть Машу пересиливало страх снова услышать «зятек». На слово это налипло и другое. В школе и в общежитии надо мной посмеивались. Прав был Нойдальский Максим: «Любовь под замок не упрячешь». Но тогда я еще стыдился этого терпкого взрослого слова. Не было его у меня и в мыслях.
Насмешек я сначала не замечал. Потом делал вид, что не замечаю. В конце концов стал огрызаться: «Да, хожу. А вам что за дело?» На какое-то время языки прикусывали.
Все эти подначки показались мне ребячьей ерундой после того, как однажды, придя к Маше, я застал ее одетой, сидевшей за столом у окна.
Она нетерпеливо махнула мне рукой, подзывая, и снова приникла к окну. Я подошел, склонился.
В замороженном окне была продышана дырочка.
Завиток светлых Машиных волос коснулся щеки; у
