и ласковым морем. Небольшое количество проживающих, строго ограниченное системой! Шикарный воздух, охота, рыбалка, температура плюс двадцать пять круглый год и бонусом идет способность к левитации и оргазм с коэффициентом наслаждения 2,5. Так писали в рекламном проспекте. Цены тут же начинали стремительный рост, обеспечивая неслыханные для депрессивной Земли-1 прибыли инвесторов. Участки в таком мире улетали, как горячие пирожки, а обеспеченные граждане брали ипотеку вдобавок к страховке, чтобы жить после смерти так, как им и не снилось в реале. Разве это не стоит того, чтобы потерпеть всего лишь каких-нибудь шестьдесят пять лет? Разве это не стоит того, чтобы пахать всю жизнь, дожидаясь заветной эвтаназии? Разве не стоит ради этого лизать задницу боссу, законченному козлу? Разве не это реализация Великой Западной Мечты, о которой долдонили из каждого утюга?
По телеку бодро рапортовали, как чисты стали реки, как восстанавливается амазонская сельва, и как в горах Шварцвальда снова увидели медведя, в первый раз за последние двести лет. Только Мишке на это было плевать. Он и знать не знал, что это за Шварцвальд такой и где он вообще находится. У них в школе не было географии, ее отменили за ненадобностью. Мама говорила, что это где-то далеко на западе. Тогда что от него толку, если в те горы не сунуться. Мусульманские анклавы уже поглотили Фрайбург и Штутгарт, и туда ходу не было, если только ты не получил официального приглашения, а твоя спутница не была одета в черное с головы до ног. В тех местах жили особенно суровые парни, в отличие от Гамбурга, где порядки были немного попроще. Там женщины могли обойтись одним платком на голове. Впрочем, простота эта была весьма относительной. Попытка выйти на улицу с непокрытой головой или без креста, нашитого на одежду христианина, была бы суицидальным безумием. Примерно таким же, как объявить себя в тех землях атеистом.
Ребята тусовались на обычном месте, на бывшей спортплощадке, на которой уже давно никто не занимался спортом. Незачем было беречь здоровье. До Зазеркалья как-нибудь доскрипишь, и ладно. А там до хронических болячек еще не додумались.
— Привет, парни! — Мишка хлопнул по протянутым ладоням. — Какие делишки?
— Да никаких, — ответили ребята. Томас, Вольф и Гельмут. Они с первого класса вместе. — Херней страдаем, как обычно. Сам-то как, Михель?
— Дерьмово, — честно признался Мишка. — Деньги очень нужны.
— В очередь становись, — смачно сплюнул Томас. — Сразу за нами.
— Я серьезно, — сжал скулы Мишка. — Матери совсем плохо. Страховку отобрали.
— Да, проблема, — покивали ребята. — А в Зазеркалье она, значит, не хочет перебираться?
— Не хочет, — понурился Мишка. — Да и я не хочу, чтобы ее туда досрочно…
— И мои предки тоже туда не хотят, — признался Томас. — Молятся каждый день, представляешь? Я просто охренел, когда в первый раз увидел. За моим папашей такого сроду не водилось.
— А мои ждут, не дождутся, когда на эвтаназию идти надо будет, — легкомысленно махнул рукой Вольф. — Задолбала, говорят, эта жизнь. Пищевые брикеты, город этот сраный… Они прочитали где-то, что там лет за двести реально на серебряный аккаунт скопить. А что такое двести лет, когда ты бессмертен! Отец ржет, как конь. Говорит, у матери хоть там задница поменьше станет. Только ради этого, мол, и стоит после смерти пахать.
— Нет, — признался Мишка. — Моя туда ни в какую не хочет. Вот и ищу теперь, где бабла срубить. Быстро и много.
— Это только если у Бехара, — хохотнул Томас. — Ишаком поработать.
— Что еще за Бехар? — насторожился Мишка.
— Ты не слушай его, — поморщился Вольф, коренастый светловолосый крепыш. — Он у нас совсем дурак, и шутки у него тоже дурацкие.
— Что за Бехар? — с нажимом переспросил Мишка. — И что это за работа такая, ишак?
— Албанец это, — неохотно пояснил Гельмут. — Дурью барыжит по-крупному, а ишак — это курьер. Ты, Михель, забудь то, что я сказал. Не дело это. Если примут с наркотой, тебе конец. Сядешь на два года, а как выйдешь, социальный рейтинг до нуля опустят. Потом еще одна отсидка, а потом, здравствуй, Красный мир. Да твоя мать с ума сойдет, я же ее знаю.
— Да-да…, — рассеянно ответил Мишка, который уже никого не слушал. — Я пойду, парни. Мне тут забежать кое-куда надо.
— Она симпатичная хоть? — с любопытством спросили ребята.
— Ничего, — хмыкнул Мишка, который считался в этой компании экспертом по телкам, потому что был единственным из всех, кто потерял невинность.
— Расскажешь потом? — жадно спросили пацаны.
— Пока, детки, — величественно махнул рукой Мишка, и пошел в сторону улицы, которая, словно в насмешку, носила имя Рудольфа Дизеля.
Дерьмовое это было место. Именно тут и селились выходцы с Балкан, из Сирии и Пакистана, которые по какой-то неведомой причине не захотели жить в анклавах. И промышляли они, как водится, наркотой и сутенерством, подсаживая на свою дурь бестолковых малолеток. Ведь для них работы тоже не было. Улочка на окраине напоминала трущобы Гамбурга, только куда меньше по масштабам. Встречные женщины, замотанные в хиджабы, при виде Мишки отворачивались в испуге, словно видели привидение. Тут не было ни одного местного, а смуглые парни, сидевшие на корточках, провожали светловолосого парня долгим удивленным взглядом. Впрочем, любопытство это длилось недолго. Раз «свинья» решила зайти сюда, значит, у нее либо есть на это очень веская причина, либо она просто сумасшедшая. Другого не дано. Мишка знал, что свиньями тут называли всех местных. Видимо, потому, что им можно было есть свинину, в отличие от приезжих. Хотя Мишка вот свинину никогда не ел, в отличие от мамы, которой пробовать ее доводилось.
— Мне нужен Бехар, — твердо сказал Мишка, подойдя к группке гогочущих парней. — Где его можно найти?
— А ты отважный, — с интересом посмотрели на него пацаны. — Или дурак конченый. Зачем он тебе?
— Ему самому скажу, — ответил Мишка.
— Шел бы ты отсюда по-хорошему, — от души посоветовали парни.
— Вы не понимаете, — сделал шаг вперед Мишка. — Он мне очень нужен. У меня для него важное сообщение есть.
— Не знаем мы никакого Бехара, — ответили ему. — Вали отсюда.
— Вы не так поняли…, — беспомощно сказал Мишка, глядя, как его обступают с самыми серьезными намерениями.
— У тебя есть пять секунд, чтобы уйти, — спокойно сказал вожак. — Потом мы из тебя отбивную сделаем. Свиную.
И парни довольно захохотали, оценив шутку. Отбивные давно стали частью фольклора, равно как и колбаса, и натуральное пиво. Никто уже не помнил их вкуса. Мишка уныло побрел домой и, как назло, никаких новых идей у него не было. Маме осталось недолго. Без химиотерапии ее конец будет мучительным, но ведь
