— Операция началась, господин адмирал, — сказал Рябиков коротко.
За этими словами скрывался едва ли не месяц напряженного планирования. Информация от агента Ясного, внедрившегося прямо в штаб Чeпаева, начала поступать только с середины лета, хотя внедрился он еще по весне.
Поначалу планировалось, что Ясный сам убьет Чeпаева и заберет талисман, но тогда доставка предмета в Омск значительно бы усложнилась. Поэтому штаб разработал дерзкую акцию с глубоким рейдом казаков вглубь красного тыла. Одним ударом решался целый ряд задач: добыча стратегического артефакта, лишение руководства целой группы большевистских войск, овладение важным плацдармом.
Вряд ли большевики ожидают нападения, так что главным козырем операции был элемент внезапности. Красные воевали крайне неэффективно, их сильной стороной было единое планирование операций по всем фронтам. И хотя их планы легко просчитывались, у белого движения не хватало кадров для масштабного планирования контрнаступления — все силы тратились на оборону.
Уничтожение штаба Чeпаева открывало большие перспективы. Например, объединение с войсками Деникина, что позволило бы куда эффективнее координировать действия обоих фронтов. Еще — выход к районам с богатыми ресурсами, объединение с союзниками из Антанты. А если артефакт и впрямь окажется таким мощным, как о нем рассказывал «господин Иванов», вскоре можно будет вернуть те территории, которые Россия благодаря большевикам уже потеряла: пролетарии слишком легко признавали независимость национальных окраин и дарили суверенитет направо и налево.
— Время исполнения?
— Пять дней, начиная с первого сентября.
— Вы уверены в успехе, Павел Федорович?
— Всегда остаются какие-то мелочи, которые невозможно принять в расчет: погодные условия, внезапная смертность, глупость.
— Чья глупость?
— Без разницы, господин адмирал. Военная операция — это всегда взаимодействие двух сил, определенный порядок действий. А глупость — это хаос, который способен разрушить порядок. Именно поэтому мы отобрали для операции самых опытных бойцов. Но если среди красных общий уровень глупости будет выше, чем мы планировали, это тоже может испортить операцию. Умный враг — это предсказуемый враг, и нам остается лишь молиться, что наш враг — умный.
— Молиться… — повторил Александр Васильевич.
Да уж, оставалось только молиться.
Александр Васильевич уже не был уверен в победе белого движения, хотя бодрился изо всех сил. Слишком много упущено времени, слишком мало осталось кадровых офицеров, слишком много было союзников, которые на поверку оказались лишь падальщиками, пришедшими добить раненого льва. Конечно, множество ошибок Александр Васильевич допустил сам, но признаваться в этом не желал. Самоуверенность и гордыня заставили его отказаться от предложения генерала Маннергейма выступить стотысячной армией на Петроград в обмен на признание независимости Финляндии. Что такое крошечная Финляндия, когда вся Россия рушится, разваливается на глазах? Зачем нужно сохранять империю, когда он сам первым присягнул в свое время Временному правительству? Но нет, не захотел поступиться идеей единой России.
Начальник штаба Лебедев, с которым они зимой принимали таинственного эмиссара с вонючим скунсом, оказался бездарем, потому кое-как спланированное весеннее наступление захлебнулось в крови. Красные давили, под их натиском пришлось оставить Уфу, Челябинск, Екатеринбург. Большевики казались заговоренными, будто Иванушка-дурачок. Они походя выполняли сложнейшие стратегические и тактические операции, не имея ни человеческих, ни материальных ресурсов. Может, именно глупость вела их к победе?
— Что ж, будем молиться, — сказал Колчак. — Спасибо, Павел Федорович, держите меня в курсе.
1 СЕНТЯБРЯ 1919 ГОДА
Лёнька
Вечером, на закате, Лёньку бережно растолкали:
— Подъем, Бедовый, общее построение.
Лёнька быстро оделся, обулся, плеснул на лицо дождевой воды из бочки и занял свое место в самом конце строя.
Местный священник прочитал молебен, благословил на ратный подвиг. Казаки молча помолились и разбежались по боевым порядкам.
Лёнька ехал в тачанке с пулеметчиком Милентием Зубковым и ездовым Николой Гониконем — для похода экипажи укомплектовали полностью.
— Не боись, малой, все будет путем, — пообещал Никола.
Взвод подхорунжего Белоножкина был готов раньше всех.
— Взвод, слушай мою команду, — объявил подхорунжий. — Строй держим четко, не разбредаемся и не толпимся. В дороге не курить, байки не травить, песни не горланить. Движемся только после заката и до самого рассвета. Скорбные животом и зубами говорят сейчас или затыкаются до конца похода. Есть такие?
Все промолчали.
— Добро. Днем все спят, дежурные соблюдают маскировку Всем все ясно?
Ясно было всем.
— Ну, тогда с богом.
Боевые порядки вышли из поселка, когда совсем стемнело. Насколько Лёнька мог понять, двигались они на запад, но перед рассветом резко повернули к северу. Лёнька не представлял себе карты местности, однако все равно догадался, что целью похода была не Астрахань.
Начало светать. С равнины отряд потянулся в пересохшее русло реки, где густо рос камыш и тростник, пахло болотом и лютовала мошка. С каждой минутой становилось все жарче — солнце поднималось быстро. Скоро воздух буквально гудел от насекомых.
Никто не чертыхался, казаки молча хлестали себя по лицам и шеям.
Внезапно к звону комаров добавился какой-то другой звук. Ведущий задрал руку вверх, отряд остановился, чтобы тут же подвергнуться массированной атаке кровососов.
— Аэроплан! — послышался чей-то крик. — Маскируемся!
На этот случай все свои роли знали. Лошадей быстро распрягли, ездовые увлекли тревожно фыркающих животных в заросли тростника. Пулеметные расчеты закидывали тачанки и орудия травой и сухими ветками. Через десять минут тысячный отряд слился с окружающей местностью.
Аэропланов было два. Они кружили над степью, словно орлы-ягнятники, будто знали, что где-то здесь могут скрываться враги.
— А что, у красных аэропланы есть? — шепнул Милентию Лёнька.
— Видишь ведь, что есть.
— А почему они над Каленым не летают?
— Летал один, так его Зиновий из своего «максима» сбил. Жаль, разбилась машина, а то бы у нас сейчас тоже был аэроплан.
— А кто бы летал на нем?
Милентий почесал затылок:
— Тоже верно, некому.
— А почему мы эти не сбиваем?
— Потому что нельзя себя обнаруживать, — в который раз, как больному, объяснил пулеметчик.
— Так ведь сожрут нас здесь!
— Захлопни пасть, нюня. Сказано — не обнаруживать, значит, сиди тихо.
