Предметом их беседы является Снорри Стурлусон (!), который составил «Сагу об Эгиле»: Эгиль сетует, что «их родич Снорри» наживает богатство при помощи интриг, а не при помощи меча, ибо текущая в его жилах кровь «бела на вид, как снег». Это не только упрек Снорри в том, что составитель саг в реальной жизни не следует примеру своих героев, но и напоминание о том, что героическая эпоха канула в прошлое. Политика Снорри, стремившегося устранять врагов чужими руками и манипулировать зятьями и детьми, осуждается далее в гл. 64. Здесь Стурла приводит обращенное к Снорри четверостишие известного скальда из окружения Снорри, Стурлы сына Барда, правда, изречено оно, как подчеркивается в саге, в приватной беседе, и проверить авторство Стурлы сына Барда трудно. Так или иначе, Снорри, который был в 1228 г. на пике могущества, сравнивается в висе с легендарным датским конунгом Хрольвом Жердинкой, павшим от рук своего свояка Адильса. Наиболее подготовленные читатели «Саги об Исландцах» знали, что рассказы о Хрольве Жердинке записал именно Снорри Стурлусон — в «Саге об Инглингах» и в «Младшей Эдде»[36]. Но о том, что в 1241 г. Снорри был убит своим бывшим зятем Гицуром сыном Торвальда, в 1280-е гг. помнили все исландцы. Тем самым литературная аллюзия в висе Стурлы сына Барда неизбежно воспринимается как пророчество. В подборке стихов, произнесенных накануне Битвы на Дворе Эрлюга в 1238 г., в висе № 65 призрак, представший некому Йону сыну Греттира во сне, объявляет, что отныне «...начался век ножей». Редкое выражение век ножей (skálmöld) известно из эсхатологической песни Старшей Эдды, «Прорицания Вёльвы», где оно употреблено по отношению к последним часам человечества. Скальд Ион сын Греттира неизвестен[37]; возможно, Стурла Тордарсон прямо цитирует здесь «Прорицание Вёльвы»[38]. Но не менее вероятно, что Стурла ссылается на знаменитый эпизод из «Саги о Названых Братьях», где цитата из «Прорицания Вёльвы», возвещающая наступление века ножей, появляется в висе Тормода Скальда Чернобровой (ум. 1030), сложенной непосредственно перед Битвой при Стикластадире 29 августа 1030 г., где погибли и Тормод, и его господин, норвежский конунг Олав Святой. Виса Тормода есть во всех дошедших до нас редакциях «Саги об Олаве Святом», а также в «Саге о Названых Братьях»[39]. Параллель между «Сагой об Исландцах» и стикластадирским эпизодом с висой Тормода красноречива. В обоих случаях центральное событие саги — битва, где гибнет вождь, уподоблена концу света. Это многозначительное преувеличение нужно автору «Саги об Исландцах» для того, чтобы внушить читателю: в Битве на Дворе Эрлюга погибнет нечто большее, чем Стурла сын Сигхвата, — вся старая Исландия. Ибо Стурла сын Сигхвата, при всех своих недостатках, был последним, кто мог сохранить старый уклад: ни его победителям, ни их противникам не хватило для этого ни авторитета, ни воли.
В заключительной части саги мы порой можем уловить симпатии и антипатии Стурлы в том или ином эпизоде, но до поры до времени они не проясняют общего отношения к происходящему. Так, в гл. 167-168 сообщается, что епископ Хейнрек сын Кара (ум. 1260), проводник воли конунга Хакона[40] поддержал врагов Гицура, которые сожгли семью последнего на Мошкарном Болоте 22 октября 1253 г. С пожарища поджигатели направились к епископу Хейнреку, который немедленно отпустил им грехи (гл. 175). Зато когда Гицур отомстил, убив зимой 1254 г. шестерых поджигателей, епископ тут же предал Гицура анафеме (гл. 176). У Стурлы Тордарсона были основания не любить епископа Хейнрека и сочувствовать наместнику Гицура, Одду сыну Торарина, который в сентябре 1254 г. посадил епископа под стражу (гл. 183). Но Стурла осудил самоуправство Одда[41], а участников расправы над епископом, Людей с Красивого Мыса, поставил на одну доску с поджигателями: и те и другие — позор своего народа, подонки, утратившие чувство меры. И лишь в гл. 190, вслед за последней битвой смутного времени, наступает время оценок. Как и положено в «Саге об Исландцах», финальный вердикт произносится в видении, но здесь Стурла сделал ход, неожиданный даже для чутких читателей его саги, и вывел на сцену персонаж древнегерманских героических песен, Гудрун дочь Гьюки. Последняя несколько раз является во сне юной девушке по имени Йорейд и выносит приговор современникам автора:
Здесь знак для тебя,
И отца твоего,
И для вас всех:
Недостойны вы предков.
Особенно отвратительны Гудрун дочери Гьюки поджигатели — их ждут муки на том свете, а многих расплата постигнет еще на этом: первое появление Гудрун приурочено к Битве на Поперечной Реке 19 июля 1255 г., где пал главарь поджигателей, Эйольв сын Торстейна. Вина поджигателей, как поясняет Гудрун, в том, что они «...в своем злонравии хотели распространить язычество по всей стране». Более парадоксальные слова из уст персонажа языческих песен трудно себе представить, и Йорейд остается только проснуться. Позже женщина из сна вновь является Йорейд и называет себя, и тогда Йорейд задает законный вопрос, что делают тут язычники. На что следует ответ: «Тебя не касается, — говорит та, — христианка я, или язычница, но я друг моего друга»[42]. Из контекста ясно, какой смысл вложен в слово «язычество» (heiðni): Стурла использовал его в данной главе в значении «варварство», «деградация общества». Это не менее поразительно, чем само явление Гудрун дочери Гьюки христианам, ведь Стурла был крупнейшим знатоком языческой культуры — саг, эддической и скальдической поэзии. Но если Исландия впала в варварство и погрязла в жестоких распрях, может быть, правы сторонники королевской власти, ратовавшие за подчинение конунгу Хакону? Гудрун отвечает и на этот вопрос: ей «мерзки все птицы, которые гадят в свое гнездо». Эти суровые слова непосредственно относятся к племяннику автора саги, Торгильсу Заячья Губа, послушно исполнявшему приказы конунга, но похожее клеймо заслужили почти все хёвдинги, которые принесли своей стране посильный вред. Так где же правда, если отвратительны и те, кто способствовал покорению страны, и те, кто злоупотребил независимостью? Ответ без обиняков могло в 1280-е гг. дать лишь привидение, но не лагман конунга Магнуса в Исландии:
№ 93.
В лучшую пору
Кольца металла
Бранд Щедрый делил
И отпрыски мужа.
А ныне и впредь
Землей будут править
Конунг Хакон
С сыновьями своими.
Упомянутый здесь Бранд Щедрый сын Вермунда, которого Стурла выбрал в качестве национального символа — известный купец середины XI в., общавшийся с конунгом Харальдом Суровым
