девочки. Аня пока не научилась раздеваться своими неуклюжими ручками. Когда сняли топорные зимние башмаки, девочка взглянула в глаза воспитателю и сказала: «А мама?»
Аню отвели за ручку в игровую комнату, и девочка бросилась к полке с куклами. Сначала воспитатели, а потом и дети, не позволяли ей брать игрушки: по своей неосторожности она их ломала. Но сейчас в группе никого, и девочка всласть тешилась ими, только она. Воспитатель с грустью смотрела, как Аня встает перед куклой и «учит» ее танцевать, а потом берет в руки и, как марионеткой, выполняет танцевальные движения.
Оставив девочку с куклами, воспитатель убежала к заведующей.
– Эльвира Эдуардовна, – сказала она, – у меня Анечка осталась. За ней никто не пришел.
– Родителям звонили? – спросила заведующая.
– Так у нее же только мамочка. И нет у нее ни домашнего телефона, ни мобильного.
– Бумажкина что ли?
– Да.
– Ах, точно, кто-то мне жаловался, – нахмурилась заведующая. – Так вызывайте полицию, пускай ребенка забирают, а вы заканчивайте.
Настасья Валерьевна переменилась в лице. В груди неприятно защемило.
– Нет, я еще подожду, – сказала она.
Но не успела отойти, как в дверях показался неряшливый дворник. Он смущенно переглядывался то с воспитателем, то с заведующей.
– Что такое, Михал Кириллович? – выглядывая, спросила заведующая.
– Там это… – замямлил он, – женщина пришла.
На улице Настасья Валерьевна увидела женщину, которая стояла и раскачивалась на месте. Воспитатель вышла к ней. Лицо женщины перекошено, а волосы растрепаны. По щекам размазана губная помада, а ресницы жирно намалеваны тушью. Несмотря на холод, куртка женщины распахнута, под ней белая полупрозрачная блузка, заляпанная пятнами, а на груди просвечивал пестрый бюстгальтер. Из открытого рта оголены ряды желтых прогнивших зубов. Женщина дыхнула на воспитателя дешевым алкоголем и с хрипотой сказала: «Я за Аней».
4
Эта дорога казалась в новинку для Ани. Начало дня протекало привычно: вспышка желтого света – это мама включила светильник, неприятный холод в местах, где одеяло коротко, слипшиеся глаза и легкий голод, который заглушился несладким чаем. Затем умывание, колючие щипки, когда заплетали волосы в косичку, утомительное надевание одежды и темная неосвещенная улица. А дальше все не то. Нет ни высокого дома номер пять, ни стоящего автомобиля без колес, ни зеленого забора вдоль детского сада. Только уличная остановка, где люди стояли штабелями и выдыхали кто пар, а кто дым. Шумный автобус и много людей внутри. И долгая поездка в неизведанные для девочки края.
Вошли в дом напоминающий сад, но вместо привычной улыбки воспитателя – заспанное и неприветливое лицо женщины в белом халате. Мама уйдет. Она всегда уходит, когда появлялась другая женщина, но всегда возвращается.
– Клава! – крикнула женщина в белом халате, – там малышку принесли, я пока оформлю, а ты прими ее.
Клавдия отложила книжку в мягком переплете, сняла очки и бережно положила в футляр. Она накинула голубой халат и пошла за девочкой. В приемной стояла нетрезвая женщина и малышка, которая пряталась за ногами. Клава нагнулась и постаралась улыбнуться, но вышло натянуто и даже наигранно, поэтому девочка пуще зарылась в ноги к маме. С неприязнью Клавдия взяла маленькую и мокрую от слюней ручку Ани и повела за собой.
– Надо подписать документы, – сказала женщина в белом халате, – и хорошо бы вещи какие оставить.
– Я все принесла, – ответила мать.
Девочку ввели в просторный зал, где свисали обшарпанные обои, а поперек стен громоздились шкафы. Посреди зала растянут широкий вольер из сетки, в котором ползали дети. Такие же маленькие и напуганные, но и совсем другие – крепкие и бойкие. Девочку подняли за подмышки и перенесли в этот огороженный мирок. Все вокруг вызывало смятение: непривычные женщины, незнакомые дети, неуютная обстановка. На Аню с любопытством поглядывали. Она зажалась. Сидевшая неподалеку девочка поднялась, неловкими шагами приблизилась и ударила новенькую в лицо.
Клавдия вернулась к себе, в комнату для нянечек. Она схватила книгу и пролистала до закладки. Буквы расплывались. Она сощурилась и поняла, что на ней нет очков. Надев их, она выискивала то место, где оборвалось повествование. Улеглась на твердый диван, накрытый шерстяным пледом, и с жаром зачитала роман. Ей настолько нравилось забывать об окружении, что она с легкостью забывала и о себе. Фантазия писателя – единственное место, где она по-настоящему жива. А реальность – лишь дурной сон. Каждый герой повести – она сама. Вне романа ее нет. Вне романа только девушка без личной жизни, с испорченным зрением и проблемной кожей на лице.
5
– Зайчики! – воспевала Настасья Валерьевна, – строимся на прогулку, идем одеваться. Четыре, шесть, восемь, десять, двенадцать…
Она нахмурила брови и задумалась.
Однообразие дней приедалось. Измени какую-либо деталь в монотонных делах, то засвербит, словно в мозаике не хватало детали, и картинка не собиралась. Перед тем как одеться, воспитатель зашла в раздевалку проверить все ли дети готовы. Она по привычке сказала: «Выходите пока, а мы сейчас…» – но оборвала себя на полуслове. Одевать некого.
День казался приятным и походил на те мимолетные будни садика, в которых воспитатели находили счастье. Однако для Настасьи Валерьевны что-то не то. Тот же детский смех, те же детские обиды, капризы и шалости. Все как прежде, но что-то еще. Нечто за пределами обычных дней. Она догадывалась о причине волнения, но не понимала, почему это так тревожит. Остаток дня она провела угрюмо и задумчиво.
Полчаса минуло, как забрали последнего ребенка, а Настасья Валерьевна все маялась и ходила по группе. Она прибрала вещи, накинула куртку, но тут же сбросила и пошла в соседний корпус. Спустилась, прошла по узкому и темному коридору, затем поднялась и трижды постучала в деревянную дверь заведующей.
– Настасья Валерьевна? – сказала заведующая, – что такое, снова за кем-то не пришли?
– Нет, Эльвира Эдуардовна, всех забрали, но вот Анечка…
– Это Бумажкина что ли?
– Да. Понимаете, сегодня третий день, как ее нет. И мамочка ничего не сообщила, и с ней никак не связаться.
– Так что же, позвоните участковому, скажите адрес, пускай сходит. Ведь у нас есть адрес?
Настасья Валерьевна отшагнула назад и пыталась нащупать что-нибудь рукой, чтобы опереться или ухватиться, но ничего не попадалось. Она отшагнула еще и прислонилась ладонью к стене.
– Да, есть адрес, – сказала она, – до свидания, Эльвира Эдуардовна.
– До свидания, Настасья Валерьевна, – сказала в след уходящему воспитателю заведующая. – Вот чудная.
Издали разрывался звонок телефона. Телефон беспокойно подергивался на тумбочке и вот-вот свалится, но Настасья Валерьевна бросилась к нему. Так странно, кто звонит в такой час?
– Вторая младшая, – подняла трубку и
